Этикет & шпионаж - страница 13
»
Мадемуазель Жеральдин села прямо и вперила в Софронию взгляд, будто та отвечала за все несчастья на свете.
— У меня ноет лицо, платье в лохмотьях и нет туфель! — Последний и глубочайший выпад перешел в вопль.
— Так вы не наша директриса?
— С чего бы? Мне всего семнадцать лет. У вас нет никаких оснований думать, что я директриса школы совершенства. Вы же не настолько наивны.
— Но разве не так нам полагалось думать?
— А я вообще о вас не думал, — пробормотал Пилловер, возвращаясь к фолианту.
— Тогда кто вы? — спросила Софрония.
— Я мисс Моник де Лужайкуз!
Она помолчала, словно ожидала, что имя узнают и оно произведет соответствующее впечатление.
Софрония только одарила ее недоуменным взглядом.
— Тогда возникает закономерный вопрос: где настоящая мадемуазель Жеральдин?
— О… — Моник помахала рукой и фыркнула: — Она больше не выезжает, а если и выезжает, то толку с нее никакого. Нынче они всегда посылают персонаторов.
— Посылают они?
— Конечно посылают. Так легче, да и хороший повод отточить совершенство.
— А кто такие «они»?
— Ну, учителя, разумеется. Однако мы говорим обо мне и о моих заботах.
Софрония смерила Моник с ног до головы серьезным взглядом.
— Не думаю, что мы их все разрешим в пределах одного путешествия в карете.
Пилловер шикнул на нее, не поднимая глаз от книги, однако в возгласе послышалось явное веселье.
— Да кто ты, по — твоему, такая? — взвилась Моник. — Скрытый рекрут. И даже не особенный. И не так уж хороша. Гордишься собой и своим ничтожным спасением кареты? Ну так вот, я не нуждалась в вашей помощи! Я одна из лучших учениц на задании по совершенству. Мне приказано отыскать трех бесполезных детишек.
— С трудом верится, что это все, — послышался из — за фолианта голос Пилловера.
— Разумеется, это не все, — резко бросила Моник. — Еще я забрала прототип, теперь довольны?
К последнему обстоятельству Пилловер проявил интерес.
— Тот, за которым охотились налетчики?
— Чего прототип? — спросила Софрония.
— Не будьте идиотами. Этого я не знаю.
— Как считаешь, теперь ты могла бы объяснить мне, что на самом деле означает оттачивать совершенство?
Софронию все больше и больше разбирало любопытство, что представляет собой эта школа совершенства. Кажется, мамуленьку ввели в заблуждение насчет природы этого учебного заведения.
— Нет. — Моник послала ей решительно презрительный взгляд и повернулась к окну.
Софрония не поняла, чем заслужила такую ненависть.
«Стоило оставить ее у налетчиков».
Она посмотрела на Пилловера, который делал вид, что ее не замечает. Тогда Софрония вздохнула и, разочарованная, отступила. После секундного размышления она пересела на место рядом с Пилловером и попыталась читать через его плечо, стараясь не замечать исходящую от него слабую вонь козлиной шерсти. Все мальчишки пахнут козлом. Так и проехали остаток пути, пока карета не достигла сонного городка Суиффл — он — Экс.
Когда они с грохотом остановились, моргая, очнулась Димити.
— Ой. Что такое? Я уснула?
— Нет, в обморок упала. Кровь, — коротко пояснил ее брат.
— О, правда? Простите. — Димити посмотрела на свое раненое плечо. — Ох!
Глаза ее стали снова закатываться.
Софрония наклонилась вперед и прихлопнула рану ладонью.
— Хватит, довольно!
Димити смотрела мимо нее.
— Ай! О, мы можем чем — нибудь это перевязать?
— Хорошее предложение. Закрой глаза.
Софрония отвязала ленту для волос от дверного поручня и обернула ею плечо Димити.
— О, хотелось бы мне походить больше на мамочку. Вот она ужасно грозная. И внешность бы мне ее тоже. Это бы по всему помогло.
Димити села.
— Почему? А как она выглядит?
— Больше похожей на Пилловера, чем на меня.
Софрония, которой удалось очень мало разглядеть Пилловера в этом его громоздком облачении, могла только промолвить:
— А?
— Ну, знаешь, мрачной и погруженной в раздумья. Мне бы сильно понравилось быть мрачной и погруженной в раздумья. Это так романтично и в духе предсказательниц.
— Ну, забинтованное плечо определенно придает тебе вид в духе предсказательниц.
— О, правда? Великолепно. Знаешь, Софрония, наверно, ты сможешь стать такой, если захочешь.
— Какой такой?
— Мрачной и погруженной в раздумья.