Этюды об ибн Пайко - страница 19

Когда лихорадка отступила, он помнил только одно — Атидже. Кто была эта Атидже? Богатая турчанка? Он не мог объяснить этого матери. Нет, он никогда ее не видел. Никогда не видел, но в то же время мог явственно представить себе ее лицо и знал, что она будет его судьбой, и что бы он ни сделал, куда бы ни убежал, ему суждено с нею встретиться, потому что так написано у него на роду.

Хотя Сандри и раньше знал, что его видения когда-нибудь осуществятся, и ждал этого момента достаточно спокойно, теперь его тревога не отступала и все бушевала в его плоти, как лихорадка, спрятавшаяся глубоко внутри с намерением в любую подходящую минуту неожиданно напасть на него. Он был странно возбужден. Это было не оттого, что при встрече с Марином Крусичем он показал себя настоящим тупицей, которому следовало бы стыдиться своего незнания. Его незнание бунтовало, хотело разрушить неведомые преграды, но не стыдилось. Он как будто спешил куда-то, как будто знал, что время истекает. Не для того, чтобы превзойти в знании дубровчанина, а для того, чтобы измениться самому. И это изменение казалось неминуемым. Также обстояло дело и с образом женщины. Как будто все должно было случиться помимо его воли, даже если ничего не делать.

Но он делал.

Было похоже, что последняя встреча с Марином Крусичем была действительно последней, потому что прошел целый год, а тот так и не появился. Все это время ибн Тайко постоянно ходил к священнику в Стругу, каждый раз принося ему молодую форель, и просил прочитать что-нибудь из молитвенника, и каждый раз выучивал одну новую букву. Через семь месяцев он сумел прочитать рецепт лекарства от ожогов, который оставил ему Марин Крусич, и его мать научилась готовить лекарство. Теперь она готовила его постоянно, потому что оказалось, что оно действительно хорошо помогает от ожогов, так что о старухе прослышали все в округе, и она начала с его помощью хорошо зарабатывать. Когда про чудодейственное средство узнал эмир-бей, он призвал женщину к себе, и она помогла ему, а взамен попросила у бея дать позволение ее сыну, ибн Тайко, уехать, потому что парень в последнее время выглядит так, как будто у него не все дома. Хочет увидеть мир, хочет узнать больше. На что эмиру такой пропащий человек, дурачок и лунатик. Что бы ему не отпустить парня навстречу судьбе?

Про Атидже из его снов она не сказала ни слова. Испугалась.

Раба, которого Мехмед-паша дал ибн Пайко, звали Бошко. На вид этому бедняге с горбом, выпирающим из-под рубашки, было лет тридцать. Когда его вымыли в бане, Марко, увидев его хилое, в болячках тело, да к тому же не услышав от него и трех связных слов, подумал, уж не придурковат ли этот Бошко, но поспешил отогнать от себя мысль о том, что Мехмед-паша мог нарочно дать ему раба, слабого здоровьем или умом, имея втайне намерение ему за что-то отомстить. Зачем бы он стал так поступать? — добродушно размышлял Марко, ведь они сами, Мехмед-паша и вали, три года назад призвали его к себе и сделали его азой, членом городской управы, лестными словами представив его собравшимся агам и эфенди как успешного торговца, крепкого хозяина, человека богатого, умного и образованного, к которому в вилайете с уважением и почтением относятся гяуры и турки, и, что, пожалуй, самое важное, покорного властям и султану. С чего бы они теперь дали ему такого человека? Скорее всего, он был выбран случайно, на скорую руку, а, может, все же выбран со злыми намерениями среди многих других, и вали, считая его слабаком, снова играет им, ликуя от того, что может показать ему, что он на самом деле совсем не такой, каким себя представляет, и желая в очередной раз унизить его и принудить к покорности и готовности быть благодарным за все?

Жена ибн Пайко, красавица Калия, согласилась с Марко, что, скорее всего, вали поступил так не по злому умыслу. Она была бездетной, из-за этого сильно страдала в душе, и несчастный Бошко пробудил в ней желание защитить слабого, чувство, подобное тому, какое вызывает беззащитный ребенок, и которое ей до этого не довелось испытать. Оба старика пока не жаловались на здоровье — ее отец, Димо, седельник, был еще в силе, да и свекор Пайко, хотя мало-помалу перекладывал дела в лавке и хозяйство на сына Марко, помогал ей больше, чем она ему. Так что раб Бошко, плененный где-то под Куманово, в ее глазах вдруг утратил все свои изъяны и превратился в ребенка, которого надо лелеять и растить в любви.