Фантастические замыслы Миная - страница 4

Приедет он с зимнего извоза, разденется, разуется, ляжет на полати и начинает фантазировать. Придумывает он тут разные измышления, высчитывает бесчисленные счастливые случаи и сам восхищается своими созданиями. Прежде всего его занимает ожидающийся урожай. Полосы уже засеяны; теперь только ждать надо. У Миная как-то выходит, что и дождичек льет вовремя, и сухое время настает впору, — одним словом, урожай будет превосходный. С этого осьминника он получит столько-то, а с этого вот сколько. Хлеба будет довольно. Потом Минай начинает распределять баснословный урожай. Туда он заплатит, этому отдаст, сюда сунет, а на подати опять продаст — и все выходит как нельзя лучше. Но Минай не хочет наобум решать сложные задачи, он высчитывает. "Р-раз!" — шепчет он про себя, отыскивая счастливый случай, и загибает на ладони палец. Затем начинает прибирать другие неестественные случаи хлебных остатков… "Два!" — радостно шепчет он, загибая другой палец. Он непременно смотрит на пальцы и выказывает необычайное волнение, когда ему не удается загнуть следующего пальца. Но это редко бывает. Фантазия его ни перед чем не останавливается, лишь бы загнуть все пальцы. В конце концов всегда оказывается, что пятерня вся загнута, хлеба достанет и подати будут уплачены.

Достигнув такого блестящего результата, Минай перевертывается на брюхо, болтает босыми ногами и, свесив голову с полатей, начинает веселый разговор с Яшкой, который сидит на лавке, возле ночника.

— Яшка!

Яшка не может произнести ни одного слова: в руке его кусок странного хлеба, и рот набит.

— Что ты, дурак, бесперечь ешь?

— Хотца, — рассудительно отвечает наконец Яшка.

Яшка действительно с утра до ночи ходит с куском странного хлеба и походя жрет. Если мать не даст ему хлеба, он отыскивает какие-то нечистоты и все-таки жрет. Брюхо у него как у австралийца, наподобие мешка, прикрепленного снаружи.

— Ну, гляди, брат! Вон как пузо-то у тебя распучило!

Яшка не обращал ни малейшего внимания на слова отца.

— Небось распучит!.. хлебец-то батюшка — камень! — вставляет свое слово Федосья, которая по большей части молчит и только изредка буркнет что-нибудь.

Минаю неприятно; он покашливает. Картины, сейчас нарисованные им, заволакиваются туманом. Но это непродолжительно; ведь он уже высчитал, что на будущий год ему достанет хлеба на всю зиму, притом хлеба чистого, "святого хлеба", как он выражается, говоря о хлебе без примесей.

— Дай срок… На ту зиму, бог даст, не станем жевать этакой-то…

— Хоть бы молчал, что ли, коли разумом обижен! — возражает Федосья, которая уже перестала верить "пустомеле", как она называет под сердитую руку Миная.

Но Минай не унывает и от своих фантастических замков отказаться не хочет. Он уже все высчитал! Потерпев неудачу в разговоре с Яшкой, он по-прежнему смотрит искрящимися глазами на ночник, на Яшку и спокоен.

Разумеется он не в состоянии скрыть от себя плохого качества землишки, которую он нынче расковырял и засеял. Главное, навозу нет. Навоз — это с некоторых пор его постоянная мечта, мучительная, неумолимая и назойливая. У парашкинцев вся земля истощена; они выжали из нее все, что было можно. И Минай знает это, отлично знает, что без навозу "никак невозможно". Поэтому он каждый день почти возвращается к навозу в своих воображаемых "случаях".

Скотины у него осталось мало: изъезженная лошаденка, которую он в своих разъездах измотал так, что у ней круглый год наружу торчали ребра, коровенка, несколько овчишек, одна свинья — вот и весь скот. Какой тут навоз! Но Минай все-таки ухитряется создать в своем воображении несметное число навозных куч; перед его умственными взорами носится даже самая картина возки навоза на поля и удобрение им земли. Конечно, из всего этого ровно ничего не выходит, и он только успокаивает себя несметными кучами.

Когда он отправляется в загон, чтобы собственными глазами удостовериться, сколько его скот натоптал ему навозу, то немедленно же приходит к заключению, что навоза нет, ибо ничего и никто ему не навалит даром. Именно даром, потому что кормить свой скот ему было нечем, кроме гнилой соломы, да и то впроголодь. Навозу никакого нет. "Ведь этакая сатанинская утроба! Словно в прорву валишь корм!" — изумленно говорил он, с негодованием глядя на ни в чем не повинную корову, пережевывающую жвачку.