Фантастические замыслы Миная - страница 5

Если бы кто подумал, что Минай в таком случае отчаивался или по меньшей мере убеждался в отсутствии удобрения как необходимого средства несколько исправить землю, то он ошибся бы. Минай отчаивался? Ничуть не бывало. Неизвестно как, но у него в результате размышлений всегда выходило, что навоз у него будет, земля удобрится и "рожь уродится преотличная". Трудно поверить такому легкомыслию, но необходимо принимать в расчет нежелание Миная лечь и начать помирать. О, Минай обеими руками цепляется за тень, которую он назвал "жистью".

И так во всем.

Изба его совершенно изветшала; ткни ее пальцем, и она, казалось, рассыплется. Если бы ее сломать, так она и на дрова не сгодилась бы: ничего не дала бы, кроме едкой и вонючей копоти. Снаружи она была еще ничего, но внутри… Из нутра ее бревен сыпались гнилушки — явление, которое ежедневно напоминало хозяину, что давно ее надо сломать и построить новую, потому что, того и гляди, рухнет. Зимой, в морозы, она насквозь промерзала, а летом, в сырые дни, по стенам ее росли грибы.

А Минай ничего, и в ус не дует. Новую избу построить ему не на что; вместо этого он починяет старую. Сначала перед скверным зрелищем осыпающихся гнилушек Минай стоит некоторое время в изумлении: на него нападает тоска. Но это недолго. Потешет он дощечку, прилепит ее гвоздочками к провалившему месту и потом хвастается: "Чудесно! веку не будет!"

А то еще был у него плетень. Минай просто ненавидел его. В плетне постоянно образовывались дыры, в которые пролезали чужие свиньи, забирались на двор и поедали там все, что попадалось под рыло. Но у Миная загородить плетень было нечем. Воз хворосту всего-то стоил гривенник в барском лесу, но у Миная не только гривенника, а часто и заржавленного гроша не было. Так дыры и оставались незагороженными. Придумывал, придумывал Минай, как бы зачинить двор, и наконец придумал. Привязал на веревку Полкана, глупейшую собаку, которая редко и дома-то жила, и посадил ее к самой большой дыре. Полкан постоянно отрывался и уходил. Целых три месяца бился он так; наконец пес смирился. После устройства такой засады свиньи, познакомившиеся с зубами лютого пса, которого редко кормили, перестали шляться на двор. И вся эта история — из-за гривенника!

Но Минаю весело было смотреть, как Полкан хватал какую-нибудь неосторожную хавронью за глотку; Минай хохотал над выдумкой. Только по ночам было неприятно слушать жалобное завывание.

Минай с виду всегда казался беззаботным; по крайней мере никто еще не видал, чтобы он тосковал и терзался пытками безнадежности. Он всегда был ровен, шапка набекрень, руки засунуты за пояс. В самые тяжкие минуты на лице ничего нельзя было прочитать; лицо его в эти минуты делалось бессмысленным, одурелым — и только.

Такая способность Миная прямо зависела от того, что он жил среди парашкинцев.

Парашкинцы имеют такое жизнеустройство, которое помогает человеку в самые отчаянные времена на что-то надеяться. Помощь эта не только материальная, но и нравственная, и последняя, пожалуй, гораздо важнее первой. Правда, что у парашкинцев есть общий живот, брюхо, которое питает целое "опчество". Правда также, что этот мирской живот играл и играет значительную роль в жизни парашкинцев. Когда парашкинцы лишились личных животишек, на выручку им являлся общий живот; когда их разбивали и рассеивали, они снова собирались около общего живота и, к удивлению всех, снова устраивались. Все это правда.

Тем не менее нравственная помощь парашкинского жизнеустройства для Миная была гораздо важнее всего этого. Благодаря только этой помощи Минай способен был еще хохотать и показывать язык. Бед у Миная было много; сыпались они на него, как еловые шишки на Макара; но он ежеминутно чувствовал за своей спиной силу. Этой силой был мир. Он в него так верил, что когда у него ничего не оставалось, то все-таки оставался мир. Если по временам из его легкомысленной души исчезала надежда, он обращал глаза на мир и ждал: вот-вот мир что ни на есть придумает. Мир для него был крепостью, где он спасался от неприятелей. А неприятелей у него было много, и спасаться от них можно только в крепостях. Не будь у Миная укрепленного места, от него давным-давно остались бы одни порты. Может быть, впоследствии крепости будут и не нужны и парашкинский мир обратится в цветущее гражданского ведомства место, но об этом Минай пока и не мечтал, хотя от природы был награжден необузданной фантазией.