Фарсаны УС № 1-3, 1965 - страница 7
— Сегодняшний день, — начал Али-Ан, — самый знаменательный, переломный в нашей экспедиции. Мы произвели квантовое торможение на дальних подступах к планетной системе — цели нашего полета Все члены экипажа чувствуют себя удовлетворительно Механизмы и приборы в полной исправности. До орбиты самой близкой к нам планеты осталось около десяти дней полета на межпланетной скорости. Скоро мы будем готовиться к посадке на планету. А на какую планету — об этом полезно выслушать мнение планетолога Сэнди-Ски.
Вот и все. Али-Ан, как всегда, краток и точен
Сэнди-Ски встал и начал крупными шагами ходить по кают-компании. Я посмотрел на его горевшие вдохновенные глаза, на его оживленное лицо и ничего подозрительного не нашел. Мне стало стыдно за свою мнительность.
Жестикулируя, Сэнди-Ски кратко, но живописно охарактеризовал каждую планету. Он еще больше оживился, когда стал под конец рассказывать о “жемчужине” системы — о планете Голубой.
Я с любопытством взглянул на нашего биолога и врача Лари-Ла. Как он воспримет весть о богатой биосфере планеты Голубой?
Добродушный толстяк Лари-Ла обычно не сидел, а полулежал в глубоком кресле в свободной и ленивой позе Но сейчас он, упираясь руками в подлокотники, привстал и с живейшим интересом слушал планетолога.
— Что? — прошептал он. — Зеленая растительность? Органическая жизнь?
Наконец он вскочил и начал смешно кружиться вокруг Сэнди-Ски.
— Это же здорово! — воскликнул Лари-Ла, размахивая руками. Хлопнув по плечу Сэнди-Ски, он сказал: — Ну, дружище, ты меня обрадовал. Наконец-то я займусь настоящей работой. Как я устал от безделья!
Лари-Ла и в самом деле изнывал от безделья. На корабле никто не болел. И ему никак не удавалось обогатить медицинскую науку открытием новых, “космических” болезней. К теоретической работе он не имел особой склонности и все дни только и делал, что писал у себя в каюте своеобразный юмористический дневник, напичканный разными анекдотами, забавными случаями и происшествиями Мы иногда смеялись над тем, что к моменту возвращения на Зургану у нас будет не только серьезный, академичный бортовой журнал, записываемый в памяти главного электронного мозга, но и дневник Лари-Ла, рисующий нашу экспедицию в весьма своеобразном освещении.
— Однажды от безделья, — заговорил Лари-Ла, когда Сэнди-Ски сел в кресло, — я превратился знаете в кого? В колдуна! Да-да! Не удивляйтесь: в древнего колдуна. Это было, конечно, на Зургане. Я работал одно время врачом в археологической экспедиции. Археологи — неприлично здоровый народ, и меня томила скука. От одного из археологов я узнал, как выглядели и чем занимались древние колдуны. И вот я решил напугать археологов, сыграть с этими здоровяками злую шутку. Однажды ночью они сидели у костра. Я же в это время, спрятавшись в кустах, наспех переодевался и гримировался. Вы только представьте себе такую картину: темная ночь, тревожный шум листвы, первобытный костер и разговоры о древних суевериях и прочей чертовщине. И вдруг перед археологами появился самый настоящий колдун — в живописном костюме, с густой и длинной, до колен, бородой и с нелепыми телодвижениями. Вы бы только посмотрели — эффект был поразительный!
И Лари-Ла показал нам, как он изображал перед оторопевшими археологами колдуна. Лари-Ла обладал незаурядным актерским талантом, и все мы смеялись от души. Его артистическому успеху способствовал сегодняшний костюм. Он единственный у нас зачастую нарушал форму астронавта. Все мы носили простые, крепкие и удобные комбинезоны, а Лари-Ла питал пристрастие к праздничной одежде, иногда крикливой и сверхмодной. Сегодня вечером, как нарочно, он был в экстравагантном костюме, сильно смахивавшем на одеяние древних колдунов.
— А вот еще один случай…
Но в это время снова раздался трехкратный звон, и все жилые помещения корабля наполнились нежными звуками ночной мелодии. Это своеобразная музыка, ласковая и усыпляющая. В ней слышатся звуки ночной природы — и шелест трав, и мягкое шуршанье морского прибоя.