Философские арабески - страница 50
, «Душа Мира» Шеллинга (а раньше и Платон, и, в Средние Века, Фома Аквинский); безбожный «бог», Natura Naturans, Б. Спинозы; отрицание бога материализмом,— все позиции сгрудились на этом философском плацдарме!
Начнем с «первичности» факта сознания. Здесь позиция картезианства[189]слабее, чем позиция Беркли — Юма, ибо вместо «чистых ощущений» уже даны и понятия, то есть тем самым даны и другие люди, и внешний мир. Но если это всё уже есть, и при том во всей телесности, то почему же сознание «первично»? На это нет ровно никаких оснований. Вообще же, если мы исходим уже не из «я» (а здесь изолированное я сразу же исчезает, вместе с признанием понятий), то мы вступаем в область научного рассмотрения генезиса сознания; исторического рассмотрения, т. е. уже тем самым выходим целиком из сферы примитивных рассуждений о первоначальной девственной данности сознания, каковая «данность» в сущности тоже есть результат сложнейшего анализа, результат (ложного) опосредствованного знания. А в этом — громаднейшая разница: здесь угасает девственная чистота аргумента целиком.
Что же мы видим на самом деле?
1) Само «самосознание» у человеческого индивида приходит со временем. Сказать: «Cogito ergo sum» может только взрослый, только культурный, только философ. Недаром для этого потребовался Декарт.
2) Сознание «дано» вместе с его содержанием; нет бессодержательного сознания.
3) Содержание сознания на 999/1000 «дано» внешним миром.
4) Этот мир воздействует на человека, «аффицирует»[190] его чувствительные органы, т. е. является и историческим и логическим prius, первоначальным.
5) Сам человек активно воздействует на мир в своей телесности, в своей мыслящей телесности, но побеждая мир, подчиняется его законам.
6) Сам человек есть продукт развития 1) в обществе, 2) в виде homo sapiens, в человеческом стаде, 3) потенциально — в виде человекообразной обезьяны и т. д. назад в эволюционной цепи.
7) Органический мир проистекает из неорганического и т. д.
Здесь мы, таким образом, переходим в область различных наук, касающихся эволюции материи и качественных ступеней этой эволюции. Все данные говорят нам о нарастании новых качеств, и на трактовку сознания, как свойства только определённого вида материи. За панпсихистскую[191] концепцию говорит лишь одна антропоморфическая аналогия, но разве это доказательство? Это — возврат к первобытному анимизму во всей его примитивности. На этой анимистической метафоре покоится и вся философия Шеллинга, что понял так хорошо умница Гейне (в связи с этим интересно вспомнить замечание Л. Фейербаха, что поэзия не претендует на реальность своих метафор!) Таким образом, наука говорит об историческом происхождении органического из неорганического, живой материи из материи неживой, мыслящей материи из материи немыслящей. В этом смысл того замечания (лишь по видимости тривиального), которое делает Энгельс в «Анти-Дюринге», говоря, что действительное единство мира заключается в его материальности, и что это доказывается сложной работой науки, а не парой априорных тощих, высосанных из пальца тезисов. Именно поэтому идеалистический инстинкт Гегеля как бы ощущал, что идея развития в природе опрокинет идеализм. Поэтому в его системе и заключено чудовищное (и отнюдь не диалектическое!) противоречие: природа у Гегеля не знает развития, виды органического неизменны, сделан громадный шаг назад по сравнению с Кантом, естественно-научные взгляды которого были чрезвычайно прогрессивны для своего времени. А здесь великий диалектик, поднявший принцип движения и развития на такую высоту, для всей природы взял назад своё основное завоевание! Ему претила атомистическая гипотеза, получившая такое блестящее подтверждение в современной физике. Ему претила теория изменяемости видов. Ему претила сама эволюция в природе! И нужно видеть, как изворачивается здесь его хитроумная мысль… Тут диалектика гибнет во славу идеализма; буквально Ad majorem Dei gloriam[192] диалектика закалывается на алтаре идеалистической философии. И именно поэтому развитие самой диалектической мысли властно требовало соединения с