Фотоаппарат - страница 34

60) На следующий день я, скажем так, не выходил в свет. Читал «Мысли» Паскаля (к сожалению, на английском, в карманном издании, которое я подобрал на столе в баре).

61) Я довольно редко видел Эдмондссон. Она почти не бывала в гостинице. Мы вместе обедали в гостиничном ресторане, а после обеда шли в бар выпить кофе и, сидя рядом на высоких табуретах, болтали о том-о сем. К примеру, Эдмондссон рассказывала мне, как она провела первую половину дня. Потом я поднимался к себе в номер, а Эдмондссон исчезала до вечера. Иногда она уходила еще раз после ужина. Так, однажды она была на концерте в церкви, где исполняли музыку Моцарта и Шопена.

62) Играя в дротики, я был спокоен, расслаблен. Я чувствовал, как успокаиваюсь. Пустота захватывала меня постепенно, и я погружался в нее до тех пор, пока в моем сознании не исчезали последние остатки напряжения. Тогда молниеносным движением я отправлял дротик в мишень.

63) Я купил в газетном киоске пачку почтовой бумаги и, усевшись у себя в комнате за круглый стол, разделил лист на две колонки. В первую я вписал названия пяти стран: Бельгия, Франция, Швеция, Италия и Соединенные Штаты, а рядом, во второй, приписал результаты моих партий в дротики. После этой первой, отборочной стадии, я устроил встречу между двумя командами, набравшими максимум очков. В финале Бельгия встретилась с Францией. С первой же серии бросков мои соотечественники, собравшись с силами, с легкостью обыграли неумех-французов.

64) В картинах Мондриана мне нравится неподвижность. Ни один художник не подбирался настолько близко к неподвижности. Неподвижность — это не отсутствие движения, а отсутствие любой возможности движения, неподвижность мертва. Живопись, как правило, неподвижной не бывает. Ее неподвижность, как в шахматах, динамична. В каждой клетке заключено потенциальное движение, возможность движения. У Мондриана неподвижность неподвижна. Может быть, как раз по этой причине Эдмондссон Мондриана ни в грош не ставит. Меня он успокаивает. С дротиком в руке я смотрел на мишень, висящую на дверце шкафа, и думал, почему эта мишень напоминает мне не о Джаспере Джонсе, а об Эдмондссон.

65) Кошмары у меня были четкие, геометрические. Схема всегда была простенькой, но неотвязной: например, спираль, которая меня засасывает и уносит с собой, или прямые линии у меня перед глазами, которые я перетасовываю, заменяя один отрезок на другой, чтобы сделать их еще прямее, и так без конца. За несколько дней я так много играл в дротики, что ночью на поверхности моего сна неотвязно проступало изображение мишени.

66) Как-то вечером Эдмондссон осталась в гостинице, и после ужина я пригласил ее выпить рюмочку коньяка в баре. Из радиоприемника, стоявшего за стойкой, слышалась музыка. Спустя несколько минут бармен слез со своего табурета, и не отвечая на улыбки, которые я счел возможным ему адресовать, памятуя о наших с ним сердечных отношениях до приезда Эдмондссон (я сначала так и называл его про себя — «мой друг-бармен»), угрюмо выслушал заказ и обслужил нас, не говоря ни слова.

67) Однажды вечером я попросил Эдмондссон поужинать немного раньше обычного, поскольку в двадцать тридцать в ответном матче одной восьмой финала европейского Кубка обладателей кубков миланский «Интер» принимал «Глазго рейнджерс». Двумя неделями раньше в Шотландии эти команды провели никудышный матч. После ужина Эдмондссон вместе со мной пришла в гостиничную комнату отдыха, где стоял телевизор. Матч как раз начинался. Шотландцы, сосредоточившись на защите, играли жестко, с подкатами и подножками. Я сидел меньше, чем в метре от экрана. Эдмондссон следила за игрой из-за моей спины, полулежа на диванчике. Ей показалось, что я немного похож на одного из игроков. Я возражал (это был рыжий верзила в веснушках). Ну да, немножко, сказала она, манерой бегать. Помолчи, сказал я (откуда Эдмондссон знать, как я бегаю?). В первом тайме миланский «Интер» уже вел со счетом два-ноль. Мы поднялись в комнату, не дожидаясь конца матча.

68) Когда я проснулся утром, я представил себе наступающий день как темное море перед моими закрытыми глазами, бесконечное море, застывшее неумолимо.