Футурономия. Социум - страница 19
Следует заметить, что устойчивое существование предложенного варианта мира будущего возможно только в одном случае: если и хозяева (элита) и угнетаемые обитатели дистриктов (морлоки, а в фильме показаны именно морлоки, весь смысл существования которых сводится к выживанию и обслуживанию элиты) окажутся в равной степени аморальны. Точнее, их нравственные нормы не будут совпадать с нашими представлениями о морали. Это легко понять: они заняты выживанием, даже робкая догадка о том, что они могут жить нормальной человеческой жизнью, кажется невозможной. Да что там жить, от них трудно ждать осмысленных поступков. Все без исключения их действия предопределены обстоятельствами, решение любой жизненной задачи сводится к одному действию, даже не действию — реакции. Нас хотят убедить, что люди будущего потеряют способность решать задачи в два или три действия. Но «одномерность» представлений лишает возможности отделять «плохие» поступки от «хороших». Это новый сюжетный элемент, появившийся в самое последнее время. Эпоха рыцарей и джентльменов прошла. Новая этика, которая рождается прямо на наших глазах, бронирует себе место в будущем. Легче всего сказать, что наступает эпоха, лишенная морали, но это, конечно, не так. Она станет доступной не каждому. Однако само ее существование станет преградой к возникновению черно-белого одномерного мира. Понятными становятся попытки заменить мораль этикой. Для антиутопии это принципиально.
Тем показательнее, что сложившаяся общественная система дает сбой, как только она сталкивается с людьми, наделенными совестью и способностью к состраданию.
5.5. «Голодные игры» Гэри Росса
Не менее отталкивающе выглядит будущее и во второй антиутопии — «Голодных играх». Отмечаем, что к числу факторов, определяющих будущее, по мнению создателей фильма, добавляется жестокость, как единственный и наиболее естественный способ сохранения сложившегося общественного устройства [19].
«В «Голодных играх» на развалинах страны, некогда именовавшейся США, после природных катаклизмов и гражданской войны создана другая. Ее новая столица — Капитолий. Там супербогатство. Там супертехнологии. Двенадцати провинциям, именуемым не штатами, а дистриктами, которые обслуживают Капитолий как вассалы, туда тоже никогда не добраться. Собственно, запрещено. На местах дистрикты, которые проиграли в гражданской войне, укрощают полицейские, лицемерно именуемые миротворцами. Есть только один шанс вкусить немного богатства — быть по жребию отобранным в число тех двадцати четырех, которых дистрикты раз в год (каждый по одному юноше и одной девушке) обязаны направлять в центр на так называемые Голодные игры. Это кровавое многодневное побоище, за которым вся страна следит в прямом эфире и где выжить и победить может лишь один.
Триумфатор игр приносит родному дистрикту почет и немного дополнительного продовольствия на год. Участие в шоу власти называют очень престижным, а сами игры подают как патриотическую акцию, содействующую укреплению национального духа, как праздник, который всегда с тобой. Хотя на самом деле это, прежде всего, средство лишний раз унизить бесправных побежденных, продемонстрировать, кто в стране хозяин. Причем унизить их еще и аморальной надеждой: мол, у одного из вас каждый год все-таки есть шанс пробиться в герои, звезды, в ряды элиты — пусть этот герой и обязан оставить за собой длинный кровавый след».
Может создаться впечатление, что утопии описывают «хорошее» будущее, а антиутопии — «плохое». Это, конечно, не так. И утопии, и антиутопии примеры одинаково тоталитарного мышления, поскольку предполагают существование миров, в которых жизнь отдельных людей жестко и одинаково регламентируется установленными правилами. Отличие подобных правил от привычных нам законов указать легко. Законы запрещают совершать антиобщественные поступки (воровать или убивать). Но что не запрещено, то разрешено. Утопические правила устанавливают нормы поведения. А что не разрешено, то запрещено. И не важно, как будут называться органы тоталитарного контроля: демократия, диктатура или гражданское общество.