Габриель Ламбер - страница 10
— С ним.
— С кем?
— С твоим господином Анри де Фаверном.
— Как! Он злится на меня, а дерется с тобой?
— Да, он, по-видимому, узнал, что все сведения о нем поступают от меня, и, естественно, обратился ко мне.
— О, минутку! Минутку! — вскричал Альфред. — Я ему скажу…
— Ты ничего не скажешь. Этот господин мужлан, а с такими не разговаривают; впрочем, твое дело не имеет отношения к моему. Он меня оскорбил, и мне с ним драться. После будет твоя очередь.
— О да, ты хорошо с этим справляешься, если берешься за дело. Что же касается этого типа, прошу тебя, не убивай его совсем; я тебе его оставляю только при этом условии. Хочешь сигару?
— Спасибо.
— Ты даже не знаешь, от чего отказываешься! Это настоящие сигары испанского короля: Вернон привез их из Гаваны.
— Вы не курите, доктор?
— Нет.
— Напрасно.
И Альфред зажег сигару, устроился поуютнее в углу кареты и целиком погрузился в приятное занятие, наслаждаясь ароматным дымом.
V
АЛЛЕЯ ЛА-МЮЭТ
А в это время начал заниматься бледный, болезненный рассвет и из тумана стал вырисовываться Булонский лес.
Впереди нас двигалась коляска. Поскольку она свернула к воротам Майо, мы больше не сомневались, что она везла нашего противника, и приказали кучеру следовать за ней. Она направлялась к аллее Ла-Мюэт и остановилась, проехав ее на треть. Наша карета остановилась рядом с ней, и мы вышли.
Господа, приехавшие прежде нас, уже высадились.
Я взглянул на Оливье.
Он совсем преобразился, нервное волнение, владевшее им накануне, полностью исчезло, он был спокоен и холоден, улыбка высокомерного презрения кривила его рот, и только между его бровей можно было заметить легкую складку; ни одного слова не слетело с его губ.
Его противник представлял полную ему противоположность: он громко говорил, раскатисто смеялся, сильно жестикулировал, но при этом его гримасничающее лицо было бледным и искаженным; время от времени нервный спазм сжимал ему грудь и вызывал зевоту.
Мы подошли к двум его секундантам, которые предложили ему отойти в сторону.
Тогда, насвистывая, он отошел на несколько шагов и начал втыкать свою трость в землю с такой силой, что сломал ее.
Подготовиться к дуэли было просто. Господин де Фаверн назначил час дуэли, Оливье выбрал оружие, и всякое примирение было невозможно.
Вопрос заключался только в том, чтобы договориться, прекращать ли поединок после первой раны или он продлится так, как это будет угодно противникам.
По этому поводу высказался Оливье — это было его право, право оскорбленной стороны: ничто не должно было останавливать боя, кроме падения одного из противников.
Секунданты противника немного поспорили, но вынуждены были уступить; мы не знали ни одного ни другого — это были друзья г-на Анри де Фаверна. Мы считали их вполне подходящими для исполняемых обязанностей, если не принимать во внимание их резкости и унтер-офицерских манер.
Я предложил им осмотреть шпаги.
Пока они занимались этим, я вернулся к Оливье.
Он был занят тем, что разглядывал геральдическую ошибку, вкравшуюся в герб его противника, несомненно самодельный: виконт перепутал цвета.
Оливье увидел меня и отвел в сторону.
— Посмотрите, — сказал он мне, — вот два письма, одно для моей матери, а другое для…
Он не произнес имя, но показал его на письме, это было имя молодой особы, которую он любил и на которой собирался жениться.
— Все может случиться, — продолжил он. — Если мне не повезет, отошлете это письмо моей матери, что же касается другого, мой друг, отдайте его лично ей.
Я пообещал все исполнить.
Затем, видя, что, чем ближе момент схватки, тем спокойнее становилось его лицо, я сказал ему:
— Мой дорогой Оливье, я начинаю верить, что этот господин пожалеет о своем оскорблении и дорого заплатит за свою неосторожность.
— Да, — подхватил доктор, — особенно если ваше хладнокровие не напускное.
На губах Оливье появилась улыбка.
— Доктор, — ответил он, — при обычном состоянии здоровья каким бывает пульс человека, если его ничто не возбуждает?
— Ну, шестьдесят четыре или шестьдесят пять ударов в минуту, — ответил доктор.
— Пощупайте мой пульс, доктор, — сказал Оливье, протягивая Фабьену руку.