Газета "Своими Именами" №41 от 08.10.2013 - страница 31

Такова одна сторона её жизни и работы.

А вот другая. Когда в 1958 году в связи с Нобелевской премией на Пастернака обрушился радио-газетный шквал и на Западе, и у нас, многоопытный старец Корней Чуковский сразу решил: «Спасение одно - поехать вместе с ним завтра спозаранку к Фурцевой, заявить ей, что его самого возмущает та свистопляска, которая поднята вокруг его имени, что роман «Живаго» попал за границу помимо его воли – и вообще не держаться в стороне от ЦК, а показать, что он нисколько не солидарен с бандитами... И пусть он расскажет ей всё - спокойно, искренне. Пусть скажет, что возмущён такими статейками, как те, которые печатают о нём антисоветские люди... Пусть скажет, что он стал жертвой аферистов, издавших его роман против его воли, как он говорит».

А старик был человеком хорошо осведомленным, и вот у него такое убеждение: Екатерина Алексеевна может помочь! Хотя тогда она была ещё не министром культуры, а первым секретарём МГК и секретарём ЦК. Мало того, Чуковский всё это сказал в Переделкине Пастернаку в присутствии А.Н. Погодиной, жены драматурга Погодина, сына Пастернака - Леонида и фотографа А.В. Морозова. И потом, 27 октября, в дневнике записал: «Они меня поддержали». Значит, вовсе не один Чуковский так думал о Фурцевой. Пастернак не захотел ехать, но написал ей письмо, однако оно получилось таким недипломатичным, что, по мнению Чуковского, могло только помешать. Неизвестно – было ли оно передано.

Только в одном ошибался всезнающий старец: никаких аферистов не было, Пастернак сознательно передал рукопись романа итальянскому издателю и напечатан он был вовсе не против воли автора. Но тогда знать этого Чуковский не мог.

А вот конкретные факты, помогающие понять, на чём основывалось такое мнение в художественной среде о Фурцевой. Известный кинорежиссер народный артист России Геннадий Полока свой первый фильм «Чайки над барханами» в 1959 году снимал в Туркмении. Фильм почему-то очень не понравился руководителям республики, и они добились его запрета. Молодой никому неведомый режиссер обратился с жалобой к Фурцевой, которая только что стала министром. Она собрала художественный совет, который фильм одобрил. Однако туркмены не успокоились, они сфабриковали дело о растрате режиссером большой суммы. Это грозило ему 15-ю годами. Тогда Фурцева со знаменитым режиссером Иваном Николаевичем Пырьевым написали письмо Генеральному прокурору СССР Р.А. Руденко. В итоге дело было прекращено за отсутствием состава преступления («ЛГ», 10.07.13).

Можно вспомнить и о том, что в своё время была запрещена пьеса Леонида Леонова «Метель». И не как-нибудь, не каким-то горкомом или реперткомом, а постановлением Президиума ЦК, притом с самыми жёсткими и тяжелыми формулировками. Но Е.А. Фурцева вскоре после того, как стала министром, подала в ЦК записку с просьбой разрешить постановку пьесы. И Президиум ЦК разрешил.

Так чего же стоят, Георгий Александрович, Ваши слова о массовом трепетании перед Фурцевой? Она, возможно, не была таким уж тонким знатоком искусства, но что такое хорошо и что такое плохо понимала, сообразить, чего стоит «Черный квадрат» Малевича и чего - «Христос в пустыне» Крамского, могла и была честным, отзывчивым, и, когда надо, решительным человеком. По разным надобностям жизни Фурцева помогала Святославу Рихтеру, Льву Кербелю, Майе Плисецкой, Юрию Любимову. Ещё и театр на Таганке был построен по её настоянию.

Многие деятели культуры и искусства отзывались о ней очень тепло и благодарно. Директор театра «Ла Скала» Антонио Гирингелли был просто влюблён в неё, что помогало нашим певцам проходить стажировку на сцене этого во всем мире знаменитого театра. Фурцева однажды получила письмо от Людмилы Лонго, референта Гирингелли: «Уважаемая Екатерина Алексеевна! Доктор Гирингелли собрал Ваши фотографии и поручил различным художникам написать по ним Ваш портрет. Один из них ему, наконец, понравился, ему кажется, что-то получилось. Он хотел бы поднести портрет Вам по случаю приезда «Ла Скала» в Москву в память о многолетнем сотрудничестве, о дружеских отношениях и о той симпатии, любви, что он всегда к Вам испытывал. Он очень боится, как бы Вы не рассердились на него за такую смелость, и потому поручил мне выяснить Ваше отношение».