Герман Лопатин - страница 9

Герман смотрел на его несчастное лицо, и ему отчаянно хотелось, чтобы Чернышевский почувствовал в толпе, собравшейся на площади, не зрителей, не зевак, а людей дружественных ему и близких. Он сжимал кулаки и мысленно давал клятву отомстить палачам.

Потом на помост вскарабкались три чиновника в мундирах министерства юстиции. Один прочитал вслух официальное обвинение. Другой переломил над головой арестованного клинок шпаги. Третий следил за прикованным к столбу Чернышевским, словно он мог куда-то убежать.

Потом его увезли.

Прочь из столицы. Подальше от молодежи. В Сибирь. В каторгу.

Когда Герман кончил рассказывать, Женни спросила:

– Кто он, Чернышевский?

Ответил Маркс:

– Большой ученый и смелый человек.

– Почему же друзья не спасут его? – воскликнула Тусси.

– Из Сибири спасти невозможно.

– Но надо попытаться! Нельзя же бросать человека в беде!

Герман почувствовал, как маленькая ладонь крепко сжала его пальцы. Он через силу улыбнулся.

Почему же друзья не спасут его?

Вопрос, неожиданно заданный девочкой, оставил в душе тревогу, расталкивая десятки других вопросов и мыслей. Он пробивался и не замирал, как родничок.

Вспоминались разговоры – в Москве, Петербурге, за границей.

В этих разговорах было все: и признание заслуг Чернышевского, и печаль, и гнев. Не было лишь вот этой простой мысли, которая так естественно вырвалась у Тусси.

Неужели соотечественники не верят, что можно вызволить человека? Неужели спасенья нет?

А Бакунин?

Бежал же Михаил Бакунин из Сибири – один, на свой риск и страх, без настоящих помощников, обманув и жандармов, и чиновников, и генерального русского консула.

Значит, можно? Значит, все зависит от стремления, энергии и сообразительности?

Если бы русские эмигранты в Швейцарии, Франции и Англии хоть часть своего пыла затратили на это дело, Чернышевский был бы давно на свободе! Но эмигрантов засасывала суета, мелкая политическая возня. Возводились баррикады… обид и недоверия друг к другу. Особенно в Женеве. Там «каждый был убежден в разных разностях» и мало кто заботился об общих целях.

Не было среди русских эмигрантов крупной фигуры, которая бы сплотила всех, помогла встать над эгоистичным, мелочным, увлекла бы единой, большой целью.

Герцен умер. Да в последние годы он уже не имел над умами той власти, как в былое время. Лавров, несомненно, был самым глубокомысленным и авторитетным, но ему не хватало практической жилки. Бакунин?..

Друг Герцена и Белинского. Восторженный проповедник всемирной революции. Руководитель дрезденского восстания 1848 года. Закованный в цепи пленник австрийского короля. Узник царя русского, брошенный в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. Отчаянно смелый человек, совершивший побег из сибирской ссылки через Дальний Восток.

Бакунин всегда и всюду, куда бы ни забросила его судьба, «спорил, проповедовал, распоряжался, кричал, решал, направлял, организовывал, ободрял целый день, целую ночь, целые сутки».

Так говорил о нем Герцен, с которым Герман встретился в Ницце за неделю до его смерти.

Разговор о Бакунине шел тогда неспроста.

Незадолго до бегства из ставропольской ссылки Герман узнал, что в Москве убит его знакомый Иванов.

Иванов был тихий юноша. Он готовил себя в народные заступники, читал наизусть Некрасова и поклонялся памяти декабристов. Когда в Москве появился Сергей Нечаев и стал вербовать людей в Европейский социалистический альянс[8], Иванов, как и многие другие студенты, вступил в него. Нечаев имел бумагу, в которой именовался полномочным представителем главного комитета альянса.

Бумагу выдал Бакунин. На ней красовалась внушительная подпись старейшего русского революционера. Однако Иванов почему-то вскоре засомневался в ее истинности, перестал встречаться с Нечаевым и высказал двум-трем студентам свои подозрения. Нечаев почувствовал, что может лишиться доверия и авторитета, и убрал Иванова с дороги.

Это был страшный и возмутительный поступок. Убийство Иванова бросало тень на все революционное движение в стране.

Как же был связан с Нечаевым Бакунин? Ошибка это, недоразумение или что-нибудь другое?