Гнев - страница 12
— Надо забрать детей и уходить отсюда, — громко сказала О Лан. — Только незачем нам с детьми и стариками итти[3] к мужьям. Пусть старухи забирают детей и уходят с ними в дальние деревни, пусть и старики с ними пойдут. Женщины, имеющие достаточно сил, должны вооружиться, как могут, и итти в сопки. Разве мы слабее мужчин, разве это не наша земля? Или нам нет никакого дела до того, что весь народ бьется с врагами?
О Лан подняла руки.
— Если все со мной согласны, то сегодня ночью отправим детей и стариков. А потом женщины соберутся у моей фанзы, пойдем в сопки.
Поймав руку своего сына, О Лан прижала ее к бедру и пошла к фанзе. Женщины не расходились, горячо обсуждая слова О Лан.
— А ведь мой старик не пойдет с нами, — сказала, сокрушенно качая головой, старуха Чжу Чан.
— Почему он не пойдет? — спросила Ла Лин.
— Он с ума спятил. Говорит, помрет на той земле, которая его породила.
Женщины расходились медленно. Они не могли решиться на что-либо сразу. Все решалось мужьями, родителями, волю которых они безропотно выполняли. Женщина никогда не была другом мужа: она была рабыней раба…
Застонала земля под тяжестью танков, ударов снарядов и бомб, загорелась и опалила народ ненавистью.
Враг, вторгшийся в страну, сжигал города и села, вытаптывая любовно обработанные поля, истребляя все живое. Народ восстал против чужеземных поработителей. На фронт пошли молодые и старые. Они бились насмерть. Фронт разрастался. И опять шли отовсюду молодые и старые, даже дети. Но фронт народной войны звал снова… И тогда пошли женщины. Они встали рядом, плечо к плечу с отцами и мужьями, братьями и сыновьями. Женщины пошли в бой!
В бледном предрассветном тумане тянулись вереницы людей. Жители уходили из деревни, сгибаясь под тяжестью узлов. Сонные дети плакали, зябко ежась от холода и цепляясь за халаты матерей. Взрослые шли молча, изредка поворачивая головы к деревне, подолгу печально оглядывая ее. Старуха Чжу Чан суетилась вокруг колонны, то и дело покрикивая на отстающих.
— Перестаньте плакать! — кричала она детям. — Вот услышат японцы, догонят нас.
Дети замолкали, пугливо озираясь, размазывая по лицу слезы грязными кулачками. Некоторое время они молча и торопливо семенили ножками, но потом опять начинали хныкать, и Чжу Чан свирепела.
— Всех прогоню обратно, — визгливо кричала она, — японцам отдам!
В самом конце колонны, опираясь на крепкую суковатую палку, плелся муж Чжу Чан, глубокий старик.
— Моя земля, земля моя!.. — горестно бормотал он.
Несколько позже деревню покинул другой отряд, который О Лан повела в сопки. Женщины шли рядом, плечо к плечу. За поясами их виднелись рукоятки больших самодельных ножей. Время от времени О Лан пропускала отряд вперед, внимательно оглядывая ряды. Строгое, суровое лицо ее озарялось улыбкой. Семьдесят женщин решительно шагали по дороге.
О Лан позвала Ла Лин и тихо заговорила с пей:
— Ван сказал, что нам дадут оружие и обучат стрельбе. Они будут ждать нас возле Черных холмов.
— А сумеем ли мы обучиться такому делу?
— Если человек решился воевать, он все может сделать. И если мужчины могут стрелять, то почему мы не можем? Мы должны научиться как можно быстрее.
— О Лан, мы останемся в отряде мужчин?
— Нет. Ван сказал, что нас обучат военному делу, дадут несколько мужчин в помощь, на первое время… Мы должны будем сами действовать.
Наступило утро. Накрапывал дождик. Деревня осталась далеко позади, утонула в ложбине у реки. Вскоре исчезла и река.
— О Лан, ты когда-нибудь видела живых японцев? — спросила Ла Лин.
— Видела один раз в прошлом году. Я тогда вместе с Ваном возила бобы в город. Там и видела их.
— А я ни разу еще не видела. Какие они?
— Такие же, как и мы, только меньше нас. Они любят ходить со стеклами на глазах[4]. И совсем не страшные. Только у них есть машины, которые убивают и сжигают.
— О Лан, а ты можешь стрелять из ружья?
— Ван показал мне, как надо стрелять. Он очень метко стреляет.
От отряда отделилась пожилая женщина и пошла в ногу с О Лан. Ей очень хотелось спросить своего командира о чем-то, но она стеснялась Ла Лин, искоса поглядывая на нее. Наконец не утерпела и спросила: