Год гнева Господня - страница 11
– Адишац29, дядюшка Эстрабу, – поприветствовала погонщика Ариана.
– Адишац, дочка, – улыбнулся тот в ответ.
Через пару минут тронулись в путь. Пыльная сельская дорога бежала вдоль монастырских виноградников и мельниц, мимо пустошей, заросших вереском и утесником, через шаткий деревянный мостик над мелководной речушкой Перлонг. Затем из-за деревьев Ариана увидела высокую каменную звонницу приходской церкви Сен-Николя-де-Грав. Они должны были венчаться в ней, но в последний момент Жанте вдрызг рассорился с местным кюре. Придется завтра ехать в город, в аббатство Сент-Круа. Не то чтобы дальний крюк, но уж очень неприятны все эти городские придирки…
Чуть в отдалении, из-за густых кустов акации, мрачной тенью вырастала темная черепичная крыша лепрозория. Жуткое место, даже собаки не бегают вблизи него. Казалось, будто сами стены здания, сложенные из грязно-белесого известняка, источали заразу и зловоние. Погонщик мулов, а вслед за ним и Ариана, поспешно перекрестились и отвернули взгляд.
За поворотом начинался пригород, в котором жил Жанте. Несколько рядов саманных домишек, прилепившихся друг к другу, и почти никакой зелени: ни деревьев, ни садов – лишь несколько черных свиней, разлегшихся в дорожной пыли. Вскоре повозка подъехала к дому жениха. На самом деле, это был дом родителей Жанте, но мать его умерла еще при родах, а отец три года назад ушел на заработки в Беарн, и с тех пор от него не было ни слуху ни духу.
Дядюшка Эстрабу, вместо того чтобы остановиться у дверей дома Жанте, с невозмутимым видом проехал мимо. Таков обычай. Через пару мгновений из дома жениха выбежали трое молодых парней, среди которых был и заводной шафер Шибале, и с громкими криками принялись уговаривать возницу повернуть поводья. Тот, как водится, поначалу не соглашался. Пришлось потрясти перед ним звонкой монетой – только после этого погонщик соблаговолил развернуть своих мулов.
Наконец, из дома вышел и сам жених. Небольшого роста, коренастый и широкоскулый, с выпуклым лбом и слегка косящими глазами на плоском смуглом лице – Жанте сложно было назвать красавцем. Однако уверенная осанка и твердость во взгляде выдавали в нем человека надежного и основательного, из тех, что не привыкли выпрашивать у жизни незаслуженные подарки.
Жанте молча улыбнулся Ариане, сдержанно поклонился дядюшке Эстрабу и, не произнеся ни слова, направился к повозке. Он вообще был не особо разговорчив, тем более, на людях. Пока возница балагурил с друзьями жениха, сам Жанте деловито перетаскивал поклажу из повозки в дом. Закончив работу, он подошел к Ариане, сидевшей все это время на телеге.
– Как поживает матушка Роза? – учтиво поинтересовался жених.
– Божьей милостью, хорошо, – ответила Ариана.
– Тетушка Сеголена благодарила ее и просила передать, что ей очень помогла та настойка. Она сказала, что отдаст вторую часть денег дней через десять, когда городской казначей заплатит ее мужу за работу.
– Я передам, – кивнула Ариана.
– Платье уже готово?
– Да, вчера матушка привезла из города.
– Синее или красное?
– Завтра сам увидишь, – улыбнулась Ариана.
– Хорошо, – кивнул жених.
Немного помолчали, прислушиваясь, о чем беседовали Шибале с дядюшкой Эстрабу. Вечерний ветерок доносил с юга дурманящий запах лаванды и сосновой смолы.
– Смотри, что подарил мне на свадьбу Ачегорри, – Жанте достал из-за пазухи небольшой нож с резной ручкой из слоновой кости.
– Ух ты! – Ариана восхищенно принялась разглядывать замысловатые узоры на рукоятке. – Смотри, тут дракон!
– Это Сугаар, наваррский эренсуге30.
– Наверное, уйму денег стоит такой нож?
– Ачегорри сказал, что выменял его у какого-то наваррца на трех взрослых свиней. Но это ж Ачегорри, он мог и приврать.
Ариана вернула нож Жанте:
– Только не показывай его никому. Ты же знаешь, нам нельзя.
Жанте лишь махнул рукой:
– Да не узнает никто.
Помолчали еще немного.
– Ты волнуешься? – нарушил молчание Жанте.
– Ага, – призналась Ариана.
– Я тоже. Немного, – тут же поправился Жанте. – Но ты не бойся. Со мной тебя никто не тронет.
Ариана молча кивнула.
– Эй, молодежь! – послышался сзади голос дядюшки Эстрабу. – Завтра наговоритесь. Пора возвращаться, ночь уж на дворе.