Год гнева Господня - страница 10

плотник, а какой-нибудь граф Роже-Бернар де Перигор. Жанте и Шибале пришли под вечер, уже когда сгустились сумерки и оглушительно стрекотали цикады в лавандовых полях. Принесли с собой большую плетеную бутыль с белым вином пикпуль. Мать изобразила на лице всполошенное удивление, хотя с самого утра готовила званый ужин из крольчатины. Жанте с другом молча сидели и ели, иногда поглядывая на поленья в печи. По местным обычаям, пока поленья лежат вдоль заступа очага, хозяева рады гостям; если же их повернут поперек – значит, пришла пора откланиваться.

После рагу был подан овечий сыр, а за ним – главное блюдо вечера, ради которого и приходили гости. Мать внесла с кухни плоскую глиняную миску, покрытую сверху другой такой же. «Только не орехи, мама, только не орехи!» быстро-быстро зашептала про себя Ариана. Орехи в миске означали отказ.

Мать подняла крышку – на дне миски алели два десятка сочных перезрелых ягод лесной земляники. Жанте не смог сдержать глуповато-довольной улыбки. Ариана же и обрадовалась, и расстроилась одновременно. «Обязательно мать хоть чем-то да испортит настроение, не может обойтись без своих колкостей. Вот к чему было лишний раз намекать на мой возраст?»

Этой осенью Ариане исполнялось двадцать – довольно поздний срок для замужества. Все эти двадцать лет она прожила с матерью в небольшой деревушке к югу от Бордо. По крайней мере, так рассказывала мать. Деревушка называлась Кастаньеда и насчитывала не более десятка дворов. Жили здесь исключительно корзинщики и гробовщики. Раньше жил еще городской палач, но его то ли убили, то ли он сам куда-то сгинул по пьяному делу.

Странно, но Ариана никогда не разговаривала с матерью об отце. Словно его и не полагалось вовсе. По счастью, судьба избавила ее от злых соседских детей с их глупыми дразнилками: те немногочисленные дети, что жили в Кастаньеде, либо были совсем несмышленышами, либо уже вытянулись в посерьезневших подростков, которым не по возрасту было насмехаться над сопливой батардкой25.

С того времени Ариана из нескладной чумазой замарашки превратилась в молодую девушку, на которую заглядывались не только крестьянские юноши из окрестных деревень, но и расфранченные сынки богатых городских торговцев. Слегка вьющиеся темно-каштановые волосы, огромные серо-синие глаза на удлиненном лице, прямой и гордый нос – как у античных кариатид на храме Покровительницы, что с незапамятных времен возвышается в северной части Бордо. Особенно бросалась в глаза неестественно белая и гладкая, словно отполированная, кожа в мраморных прожилках вен. И взгляд – пристальный, немигающий, словно застывший. Из-за этого взгляда кое-кто за глаза называл Ариану змеей и даже брейшей26.

– Ариа-ана! Скорее иди домой! – снова прозвучал вдалеке сердитый голос матери.

Позавчера с самого утра знакомые и родственники жениха, взяв в руки палки, обвитые голубыми лентами, и приколов к камизам27 букетики полевых цветов, отправились по домам соседей и родственников зазывать их на свадьбу. Палки предназначались для отпугивания дворовых собак. Пусть уже мало кто держал злобных псов у дверей, но древняя традиция чтилась свято.

Первым делом посетили священника. Пройдя через маленькую боковую дверцу аббатской церкви Сент-Круа28, что на самой южной оконечности Бордо, прямо у городской стены, встретились в притворе с отцом Бернаром, чтобы договориться о дне и часе венчания. Церемонию назначили на завтра пополудни. А сегодня еще предстояло отвезти приданое в дом жениха. Еще одна старая традиция, которую нельзя нарушать.

– Ариана! Да где тебя черти носят?! Одну тебя все ждут!

Ариана нехотя покидала свое укрытие в кустах крыжовника. В последний раз он защищал ее от тревог назойливого мира. Прощай, милый крыжовник, прощай, молчаливый хранитель детских грез.

Мать, сердито уперев руки в бока, недовольно смотрела на нее:

– Где ты бродишь столько времени?! Быстрее собирайся, скоро стемнеет уже.

Пожилой погонщик, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, стоял рядом с повозкой, украшенной гирляндами цветов. К передней части повозки было прикреплено веретено, обвитое голубой лентой, а на дне телеги лежал нехитрый скарб: набитый шерстью матрац, нательное белье и немного глиняной посуды, покрытой блестящей глазурью.