Гражданская поэзия Франции - страница 29
Измена грезится за медный грош. Свиреп
Кандальный хохот их и рев, на лай похожий,
В честь императора столь щедрого… И все же
Мне на земле дороже
Свободы черный хлеб.
1852
* * *
Я знаю: будут лгать, отыщут сто уверток,
От правды ускользнут, от рук ее простертых,
Начнут все отрицать; «Не я, а он — вон тот!»
Так встаньте за меня, вы, Дант, Эсхил, пророки!
Крепки рифмованные строки.
Преступник, схваченный за горло, не уйдет.
Для нераскаянных закрыл я книгу эту,
История в глазах поэта
Всеобщей каторгой встает.
Поэт не молится, не грезит в наши годы.
Ключом Консьержери он запирает своды,
Ведущие в подвал, где заседает суд.
Тут принцев и господ, как жуликов, обыщут,
Тут императора освищут.
Тут Макбет — негодяй, а Цезарь — шулер тут.
Крылатых строф моих не размыкайтесь узы!
Пускай пылающие музы
Всех арестованных сочтут!
………………………….
………………………….
Мерзавцы! Их покой во Франции не вечен!
Защелкает мой бич по спинам человечьим.
Пусть певчие вопят, я им ответ найду.
Хлеща по именам и титулов лишая,
Мундиры с рясами мешая,
Тисками этих строк сжимаю их орду.
И стихари трещат, и блекнут эполеты,
И мантию в погоне этой
Теряет Цезарь на ходу.
И поле, и цветок, и синь озер в долинах,
И хлопья облаков нечесаных и длинных,
И в зыбких тростниках плакучая вода,
И мощный океан — дракон зеленогривый,
И бор с листвою говорливой,
И над волной маяк, и над горой звезда —
Все узнают меня и шепчутся про чудо:
«То дух отмщающий! Отсюда
Он гонит демонов стада!»
1852
ВЕСЕЛАЯ ЖИЗНЬ
1
Ну что ж, мошенники, кретины и громилы!
Не мешкая, к столу! Вас жадность истомила, —
Вам места хватит здесь!
Жизнь промелькнет, глядишь, поздравит слишком скупо.
Народ наш побежден, народ умолкнул тупо,
Народ вам отдан весь!
Срезайте кошельки и государство съешьте!
Опустошите все, чем любовались прежде!
Настал удобный час!
Последний вырван грош, последний взят кусочек
У сельских пахарей, у городских рабочих!
Чем не лафа для вас!
Да здравствует разгул! Да здравствуют пьянчуги!
А бедная семья дрожит в своей лачуге,
А жизнь ее горька,
А в сумерках отец ждет корки Христа ради,
А мать не принесет, угрюмо в землю глядя,
Ребенку молока.
2
Все деньги забраны! Все замки заселили!
Недавно я видал подвалы в нашем Лилле, —
Я опустился в ад:
Мир жалких призраков в подземном мраке скучен,
Изъеден холодом и ревматизмом скрючен,
К нагой земле прижат.
Там ужас царствует, там воздух дышит ядом,
Слепые топчутся с чахоточными рядом,
Ползет по стенам слизь.
Развившись в двадцать лет, там к тридцати дряхлеют,
И смерть безумствует, и души еле тлеют,
И язвы в плоть впились.
Ни света, ни огня. По стеклам ливень хлещет.
И поневоле взгляд слабеет и трепещет,
Впиваясь в темноту.
У ткацкого станка немые жмутся тени,
Немые призраки сгибаются в смятенье,
В слезах, в грязи, в поту.
Глядит как бы сквозь сон на женщину мужчина.
Отец в отчаянье, что всю семью пучина
Затягивает в ночь…
При виде дочери, что хлеб ему приносит,
Он не осмелится, он ни за что не спросит:
«Откуда деньги, дочь?»
Там спит отчаянье в своих лохмотьях грязных.
Там молодой апрель — существованья праздник —
Не ярче декабря.
И словно роза днем, а под вечер — фиалка,
Там плачет девушка, оглядываясь жалко,
Глухим стыдом горя.
Там ниже всех клоак, под улицами всеми,
Не видя света днем, людские дрогнут семьи,
Там и оконца нет.
И только я вошел, вдруг все затрепетало.
И девушка с лицом старухи прошептала:
«Мне восемнадцать лет».
Там и соломенной подстилки нет, быть может,
И ребятишек мать несчастная уложит
В пролом нагой стены.
Голубки крепко спят, а завтра утром дети
Найдут не колыбель на этом белом свете,
А в землю лечь должны.
Подвалы Лилля! Смерть в подвалах этих бродит!
Куда ни кину взгляд, повсюду он находит
Погибших жизней ряд:
Вот полуголая, голодная девчонка,
Вот мать, как статуя, молчит, прижав ребенка.
Я вижу Дантов ад.
Из этих горьких недр взросло богатство ваше,
Здесь гибнут тысячи, чтобы блистали краше
Вы, принц, ханжа, гордец!
Ваш бешеный бюджет, ваш бесшабашный отдых
Сочатся каплями на выступах и сводах,