Грибники ходят с ножами - страница 17
Я прислушался: сюжет был явно не про меня, но угрожающая интонация явно предназначалась мне: смотри!
Лгала, придумывала, играла — но за всем этим маячило что-то четкое...
Мартын среагировал неожиданно — как бы искренне, от глубины возмущенной души, — но на самом деле тоже явно играя на меня:
— Как ты могла?! К тебе приходит мужик, одержимый нормальной человеческой похотью, а ты сдаешь его ментам!
В негодовании он даже привстал, откинул волосы со лба благородным жестом.
Ярый либерал, радикал... пока не начался рабочий день.
Тут мое внимание отвлекли еще двое — братья-близнецы, как-то в первый день я на них внимания не обратил, а напрасно. Зато потом полюбил. Они были абсолютно неразличимы, но один из них был главным инженером данного заведения, а другой — его заместителем. И как после я узнал, вся их деятельность заключалась в том, что один из них совершал какое-то крупное хищение, а другой его возмущенно разоблачал. После — наоборот. Бим и Бом.
Например, вдруг наутро выяснялось, что один из них ночью открыл ворота нашего храма, и в них под покровом тьмы въехала какая-то компания на трех машинах — и с помощью бредня они тщательно пробрели имеющийся на нашей территории пруд с недавно впущенными туда зеркальными карпами. Наутро, когда это выяснилось (карпы не пожаловали на завтрак), возмущению одного из них (кажется, Бима?) не было предела:
— Как ты мог это сделать, Андрей?!
Один театрально бьет, другой театрально падает. Потом все наоборот. Но сейчас у них был момент замирения — они мирно и даже любовно беседовали.
Я подсел к Мартыну — все-таки самый близкий мне человек.
Сейчас наигранное его возмущение по отношению к неадекватному поступку Леси как бы прошло и сменилось опять же наигранным как бы восхищением по поводу найденной в какой-то гробнице рукописи какого-то Евтихия Паленого, XVI век.
— Какая свежесть! Какая глубина! — он откидывал голову, снова играя на меня.
Леся равнодушно зевала — ее подобные разговоры, как она бы сказала, не факали. Бим и Бом бодрыми, выспавшимися глазами поглядывали вокруг: что бы такое еще украсть?
Ну, это все понятно: сольный номер Мартына предназначался исключительно для меня — для этого он меня и привез.
Я смотрел на него. Да, вся трагедия таких людей в неосуществимости их желания: сочетать неординарность личности с предельно ординарным, надежным существованием.
Будучи кинорежиссерами, они обычно ставят фильмы о скором и неизбежном конце света — но при этом напряженно следят, чтобы их не забыли выдвинуть в местком.
— Слушай! — Я решительно подступил к нему (ибо своей любимой игрой он может заниматься до бесконечности). — Ты с шефом не говорил насчет меня? Вовсю уже тружусь, наплодил борзых... но не могу же я, даже в монастыре, святым духом питаться?!
Он оценивающе, изумленно смотрел на меня, как бы открывая новые бездны падения (впрочем, это уже было!).
— Да-а... а ты шустрый мальчик! — процедил он. Что он имел в виду — то ли мою безудержную тягу к наживе, то ли некоторые ночные нюансы... Неважно! Главное — ему показать, что он знает все, видит насквозь. Ну ладно! Я шустрый, он благородный... С этим ясно.
— Ну так как... говорил или нет? — Я понял, что его надо загонять в угол, как курицу в сарае.
Он долго снисходительно смотрел на меня.
— Ну так как?! — тупо повторил я.
— Разумеется, я говорил с шефом...
— Обо мне?
— Ну, прямо так о тебе мы не говорили... В основном мы касались некоторых более тонких проблем! Но я дал ему понять!..
Решив, видимо, что и так уже сказал достаточно, он поднялся и встал в очередь за Бимом и Бомом.
— Так что же мне — с голоду подыхать?!
Он только отмахнулся — погоди, мол, со своей ерундой, со своими низменными проблемами!
Тут вдруг дверь в трапезную распахнулась, и вошел Сам.
Все буквально обомлели. По степени обомления я понял, что явление Самого в общую трапезную — явление небывалое: видно, действительно нечто меняется в воздухе, раз так!
Он бодро и оживленно поздоровался со всеми и демократично встал вторым.
— Скажите, — я подошел к нему, — мне стоять в очереди али нет? Дадут мне тут подхарчиться — али как?!