И так же падал снег - страница 61

— Есть! — ответил Полынин, стараясь показать Наумову, что все понял: дружба — дружбой, а служба — службой…

Столько лет прошло, а они все плывут и плывут в моей памяти — белые домики нашей заставы. Покачиваются на зыбких волнах марева в кагульской степи, у самого края нашей древней земли. И реет над аркой деревянных ворот выжженный горячим бессарабским солнцем высокий стяг, видный со всех лиманов и с того нагорного берега, где румынский пикет, где село Оанча, где чужой, не поддающийся простому сознанию мир. И под прицелом оптических стекол мы обживаем пустынный берег, идем по дозоркам, как солдаты на передовой в предательскую минуту затишья…

А над заставой от зари до зари кружат аисты-черногузы. Спокойные, добрые птицы перебирают в небе невидимые струны, и нисходит до земли древний мотив степного кочевья, неясный зов, на который откликается сердце…

Когда закатится солнце за темную гору, спустится на землю аист, подойдет к часовому заставы, постоит на одной ноге, посмотрит внимательно на человека, потом обойдет весь двор и, всплеснув черно-белым крылом, взлетит на конек дома, к своему гнезду.

И, как по команде, загудит вся лиманная степь. Над старой хижиной отчаянно вскрикнет сыч. А затем, заглушив всех болотных обитателей, забьет соловей, выпуская трель за трелью в звездную майскую ночь.

Граница. Лежат дозорные в фуражках цвета весенней травы. Выгорает на солнце сукно, буреют травы, и только красная звездочка светится над козырьком — солдатская звезда…

А за спиной — камыш. Двухметровые заросли стоят стеной, прикрывая тихостойную воду лимана. Дунет ветер, склонит камыш, и расстелется он по всей степи, будто небывалый ковер, а полумесяц — светлый горбун — покатится по воде вверх ногами…

Птица и зверь не боятся в этих местах человека. Никто не целится в них из ружья, никто не сделает зряшного выстрела, здесь — от века — пуля находит другую мишень.

Полынин идет со старшиной на поверку наряда. Наумов переваливается с ноги на ногу, неслышной поступью подбирается к кустам и вкрадчиво — чуть ли не над самым ухом ефрейтора Никулина — выговаривает:

— Курить надо в рукав! Зарыться в траву с головой и дым пускать в рукав — как в трубу. Развели костер — за версту видать! Салаги!..

Вздрогнули дозорные: — У, черт! — И погасили самокрутки…

Свистнула стайка куличков, вышел аист из камышей, зашагал по дозорке.

— Смотри-ка, — говорит старшина, — вот подготовочка! Как николаевский солдат на параде…

Аист услышал старшину, придержал шаг, вытянул шею и, тяжело взмахнув крыльями, полетел на лиман.

— Сконфузился, — сказал Наумов, — скромный, не в пример тебе, Филимон.

— А я — чо? Я ничо! — тряхнул головой Новиков. — Я так…

— Так-так, — подхватил старший наряда Никулин, — он и вправду — ничего… Ничего особенного!..

Повозочного Новикова Полынин запомнил с того самого дня, когда ехал с ним на заставу.

Два года Новиков походил и поездил под обжигающим солнцем, но остался светел лицом, и щеки его горели румяным яблоком. Вот и сейчас — он словно покраснел от слов старшины — так пылали его щеки.

Под окнами кухни всегда лежали впрок сухие чурбаки, над которыми орудовали топором дневальные. Здесь, после хорошей разминки, ребята коротали минуты досуга, лениво перебрасываясь словами и раскуривая по цигарке. Свободные от наряда пограничники подсаживались на целые еще бревнышки, подбрасывали в вялый разговор, как в тлеющие угли, несколько смолистых слов, и беседа разгоралась, захватывал новичков какой-нибудь остроумной шуткой или забавной историей. К обеду приходил дед Думитру, которого с первых дней «приписали» к заставе, устраивался поудобнее на завалинке и, вынув старый расписной кисет, начинал набивать табаком свою трубку. Пограничники окружали деда, готовясь услышать какую-нибудь новую историю. И хотя он рассказывал истинную быль, всем казалась она сказочной, непохожей на ту жизнь, которой жили часовые границы.

Впервые дед явился на заставу, когда закрыли границу, поделили мост через Прут на две части, перегородив его двумя кусками рельсов, и поставили часовых. Он пришел тогда с двумя мохнатыми щенками и потребовал свидания с начальником заставы.