И так же падал снег - страница 66
Никакой радиограммы у него не было, но «молнию» он предлагал, чтобы обратить внимание штабных радистов на всю ответственность его вызова. Центральная, чей мощный баритон занял целых десять градусов шкалы, передавала кому-то радиограмму. Заставскому радисту показалось это преступлением, и он клял центральную на чем свет стоит, с нетерпением дожидаясь конца передачи.
«Ведь видят же, видят, что у нас здесь творится, а связались с какой-то рацией!»
Уловив момент, когда штабной радист закончил работу на ключе, Полынин включил «Эрбушку». Он не стал больше предлагать радиограмму «молния», а послал в эфир «СОС!» Нет в мире такого радиста, который бы не откликнулся на этот сигнал бедствия! Центральная ответила, что слышит хорошо и ждет радиограмму.
«А что передать?» — спохватился Полынин и бросился к телефону. Но в микротелефонной трубке мембрана была инертной. Радист понял, что кабель оборван.
Он снова включил передатчик и стал посылать в эфир открытый текст:
«Застава в огне! Застава в огне!»
Полынин уже вжился в эфир и на минуту забыл, что творится вокруг. Он напоминал птицу, которая поет, закрыв глаза. И сейчас он уходил в эфир, интуитивно ища в нем спасения.
Когда он увидел фигуры солдат, вывернувшихся из-за угла и как-то воровски пробирающихся к винограднику, он не поверил своим глазам: быть того не может! Но они все шли и шли мимо его окна и ложились за виноградными грядками. Радист сбросил наушники и услышал, как в узеньком коридоре кто-то пробует запоры каптерок, расположенных рядом с радиорубкой. Солдаты начали вышибать двери каптерок прикладами и подталкивать друг друга.
«Сейчас доберутся и до меня! Надо документы сжечь и рацию вывести из строя!» Полынин стал судорожно искать спички, обшаривая карманы брюк. Коробка в них не оказалось. Он залез во внутренний, потаенный карман гимнастерки и извлек оттуда красноармейскую книжку. Машинально раскрыв корочки, Он увидел маленькую — 4×6 — фотографию, с которой глянул на него… Пашка Суворин, сосед по койке.
Сразу стало жарко, словно из рации, как из печи, вырвалось пламя огня.
«Если убьют, — мелькнула мысль, — значит убьют Павла Суворина. А он, Полынин, выходит, пропал без вести. Его нигде нет! Как же так?»
И тут он догадался, что Пашка убежал не одевшись. Спросонья Суворин, видимо, подумал, что снова началось землетрясение, как в прошлом году. Потом он вернулся, выхватил из пирамиды свою винтовку, а одеться уже не успел… Его обмундирование лежало на тумбочке сверху, и в его форму облачился Полынин. Еще тогда он заметил что-то неладное, но разбираться было некогда, и вот теперь он — Павел Суворин, пограничник первого отделения.
Что делать? Они уже бьют прикладами в его дверь…
«Суну все документы в щель, никто не найдет в подполье… А у передатчика собью лимбы и сигану в окно!..»
Он быстро сгреб со стола все бумаги, сложил их в корочки, на которые была наклеена кодовая таблица радиста, и все вместе опустил в щель, в подполье…
Уже две доски были выбиты в двери, и в коридоре смолкли гортанные голоса. Солдаты притаились, почувствовав, что в этой комнате кто-то есть.
«Эх! — подосадовал Полынин. — Нет гранат. Запустить бы в них одну — и в окно…»
Но раздумывать некогда. Надо выходить из этой ловушки…
Полынин выпрыгнул из окна, присел, оглядываясь по сторонам, и вдруг прямо перед собой увидел… глаза. Неимоверно большие, черные глаза румынского солдата, припавшего к стволу шелковицы, и никак нельзя было оторваться от этих глаз, что-то сразу решить, что-то сделать. Полынин крепче сжал винтовку, румынский солдат спрятался за шелковицей, и сразу стало легче дышать…
Полынин бросился к винограднику и упал у высокой гряды — метрах в трех от цепи румынских солдат, распластавшихся на земле.
Со стороны лимана стреляли — и пули посвистывали над головой, как стрижи. Солдаты отползали по одному назад, стараясь попасть в низинку, укрыться за виноградными грядками, и никто из них не стрелял, и никто не подавал команду.
И тут Полынину пришла мысль, которая испугала его: стреляют ведь свои! И тот же Пашка Суворин, распластавшись на земле голышом, приспособив какой-нибудь бугорок под упор для винтовки, выпустит в него меткую пулю — и будь покоен! От этой мысли какая-то пустота образовалась внутри и захватывало дух, словно земля, на которой лежал Полынин, стала проваливаться в воздушные ямы.