Император Цезарь Август. Армия. Война. Политика - страница 18
Щекотливость положения заключалась в том, что обвиняемый заявлял в свое оправдание, будто поход на одрисов был предпринят им с одобрения Августа или Марцелла (?). Ссылка на юного племянника императора выглядит настолько несерьезно, что приходится предположить, что Дион Кассий не разобрался в своих источниках. Иное дело сам Август, который по собственной инициативе явился на судебное заседание и на вопрос защитника о том, какая причина привела его туда, лаконично ответил: «Государственная необходимость» (τό δημόσιον).
Смысл судебного процесса, очевидно, состоял в том, что оппозиция решила дискредитировать императора, доказав его причастность к противозаконной акции. Но Август ловко выпутался из затруднения, дезавуировав главный довод своих оппонентов — император отрицал, что он дал санкцию Приму на поход против одрисов. Пожертвовав бывшим наместником, принцепс получил возможность продемонстрировать свое уважение к авторитету сената и верность компромиссу 27 г. В таком случае понятно, для чего потребовалось личное присутствие Августа на процессе (ведь обвинительный приговор был предрешен и без этого), — чтобы подсудимый не сказал ничего лишнего (подобную практику давления на ход процесса одним своим присутствием принцепс использовал неоднократно. См.: Suet. Aug. 54. 3–4).
Ценой такого рода уступок[139] Август стремился создать условия для решающего прорыва по обеспечению концентрации реальной власти в собственных руках. Традиция сохранила далеко не все детали тактики Августа, но вполне очевидно, что затеянная им комбинация увенчалась блестящим успехом: предоставление ему imperium proconsulare maius — и пожизненной трибунской власти (Dio Cass. LIII. 32. 5) — означало, что устранение его с политической сцены легальным путем стало невозможным. Поэтому вполне логичным выглядит возникновение заговора на его жизнь, возглавленного Цепионом и Муреной.[140]
Питательной средой, в которой созрел заговор, было, очевидно, недовольство консервативно настроенной знати неожиданным укреплением политической позиции Августа. В определенном отношении 23 г. до н. э. напоминает ситуацию, сложившуюся накануне мартовских ид 44 г. до н. э. Но, в отличие от «божественного Юлия», Август не пренебрегал мерами личной безопасности. Заговор был раскрыт, заговорщики казнены, и с этого времени режим. личной власти Августа больше никогда не ставился под сомнение.
Глава 4
«Восточный вопрос»: военный аспект
Из внешнеполитических проблем, доставшихся Августу в наследство, наиболее сложной была парфянская. Парфия представлялась основным препятствием на пути к мировому господству, к тому же ее завоевание являлось неотъемлемой частью политического наследия Цезаря, так что удачливый завоеватель становился в глазах римлян вровень с исполинской фигурой обожествленного диктатора. С окончанием гражданской войны римское общественное мнение настойчиво требовало взять реванш за поражение Красса.[141] Вопрос о справедливости этой войны даже не возникал, хотя даже с точки зрения античного международного права она была по меньшей мере спорной. Во-первых, в кампании Красса 54–53 гг. до н. э., предпринятой по сугубо эгоистическим соображениям, откровенным агрессором были римляне, а парфяне осуществили свое законное право на оборону. Во-вторых, достаточным отмщением за Красса мог считаться разгром Вентидием Бассом, полководцем Антония, вторгшихся в римские пределы парфян и гибель при этом наследника царского трона Пакора.[142] К тому же не следует забывать, что парфянское вторжение было инспирировано римлянами же и являлось запоздалой реакцией на борьбу республиканцев и цезарианцев.[143] Бесславный парфянский поход Антония в 36 г. до н. э. опять-таки являлся агрессивной акцией, вызванной соперничеством с Октавианом и предпринятой даже без объявления войны: nе imaginaria quidem belli indictione (Flor. 11. 20. 2). Таким образом, доставшийся Октавиану на Востоке груз проблем требовал осмотрительности. Впрочем, наследник Цезаря по самой своей натуре не был расположен к авантюрам. Военной области это касалось в особенности: зная свои более чем скромные способности по этой части, он сформулировал собственное кредо в знаменитом сравнении опрометчивого полководца с рыболовом, удящим рыбу на золотой крючок (Suet. Aug. 25. 4).