Император Цезарь Август. Армия. Война. Политика - страница 19

Когда после победы над Антонием в руках Октавиана сосредоточилось командование всеми вооруженными силами Рима, казалось, не было ничего проще, чем обрушить всю эту вооруженную громаду на Парфию, решив все проблемы одним молниеносным ударом. Но такое представление совершенно неадекватно той обстановке, которая сложилась после победы при Акции и падения Александрии. Как уже отмечалось, массовая демобилизация началась сразу же по завершении Актийской кампании. Это показывает, что Октавиан не планировал немедленно начать крупные завоевательные войны. Понять его несложно: во время гражданских войн противоборствовавшие стороны выставляли вооруженные силы с максимальным напряжением всех усилий, предельно истощая людские и материальные ресурсы подвластных им территорий. Не говоря уже о том, что качество набранных таким образом войск оставляло желать лучшего, подобное положение дел не могло продолжаться бесконечно из-за опасности экономического краха и его неизбежного следствия — социального взрыва. А парфянский поход, необходимость которого была по меньшей мере проблематичной, требовал, как показал опыт Красса и Антония, долгой и тщательной подготовки.

Парфия, со своей стороны, не проявляла заинтересованности в агрессивных действиях, да и не была к ним тогда способна из-за династических раздоров и обострения сепаратистских тенденций внутри царства Аршакидов. Рим, судя по уверенным действиям Октавиана на Востоке, был об этом неплохо осведомлен. Как раз во время Актийской кампании в Парфии против царя Фраата восстал некий Тиридат, так что Фраат должен был бежать к среднеазиатским кочевым племенам (Юстин называет их скифами) и лишь при их поддержке был восстановлен на престоле (lustin. XLII. 5. 5–6).

Во время междуусобной борьбы обе стороны Обращались за помощью к Октавиану, но тот предпочел тянуть с ответом, выжидая, кто одержит верх. Позднее он, извиняясь за нарушение дипломатического этикета, ссылался на занятость египетскими делами. В действительности же, замечает Дион Кассий, он рассчитывал на то, что соперники максимально ослабят друг друга (LI. 18. 2).

Победа Фраата должна была побудить нового повелителя Рима определить свою позицию, но Октавиан и здесь оказался верен себе. Приняв бежавшего к римлянам Тиридата, он позволил ему жить в Сирии и назначил богатое содержание. С другой стороны, посольству Фраата, прибывшему с требованием выдачи беглого претендента и прихваченного им с собой сына Фраата, был оказан дружественный прием. Тиридата Октавиан, правда, не выдал, но заверил послов, что не предоставит ему вооруженной поддержки. В качестве «жеста доброй воли» царский сын был возвращен парфянам без выкупа.[144] Та же политическая линия прослеживается в предоставлении римлянами убежища еще одному изгнаннику — мидийскому царю, бывшему союзнику Антония, и возвращении ему его дочери Иотапы, некогда обрученной с сыном Антония от Клеопатры (Dio Cass. LI. 16. 2). Все это показывало, что в восточной политике приоритет на ближайшие годы отдан дипломатическим методам и крупная военная акция не предусмотрена. Но отказ от немедленной военной интервенции вовсе не означал, что Парфия в качестве объекта стратегического планирования выпала из поля зрения Августа.

В этой связи обращает на себя внимание установление прямых контактов Рима с Индией, начало которых, судя по намеку Вергилия (Georg. II. 171–172), относится ко времени после победы над Антонием. Правда, сведений о римских посольствах в Индию не сохранилось вообще, [145] но это еще не основание отрицать их наличие. С другой стороны, хотя античные источники информируют всего о двух индийских посольствах к Августу (принятых им в 25 г. до н. э. в Тарраконе и в 20 г. до н. э. на Самосе), сам император упомянул о том, что такие посольства были частыми (RgdA. 31. 1), что явно предполагает достаточно высокий уровень дипломатических отношений. Несомненно, с этим связано многократное возрастание торгового оборота — Страбон (XVII. 1. 13) сообщает, что в морское плавание из Египта в Индию ежегодно снаряжались целые флоты по сравнению с какими-нибудь двумя десятками судов при Птолемеях.