Императорский покер - страница 30

"Солдаты! В течение пятнадцати дней вы одержали шесть побед (…) Лишенные всего, вы исполнили все!" (Кераско, главная штаб-квартира, 16-04-1796).

"Солдаты! Словно поток вы спустились с высот Апеннин. Вы смяли, раздавили, рассеяли все, что стояло у вас на пути (…) Во Франции ваши семьи, ваши жены и любимые радуются этим успехам и гордятся тем, что они принадлежат вам" (Милан, Главная штаб-квартира, 20-05-1796).

"Взятие Мантуи завершает войну, которая на Родине обеспечила вам имя бессмертных!" (Бассано, главная штаб-квартира, 10-03-1797).

Еще раз тот же самый вопрос: как мог не любить своего командующего солдат, к которому командующий обращался таким вот образом? И как этот солдат мог потом не предпринимать сверхчеловеческих усилий, чтобы заслужить похвалу такого командующего?

Царь Александр распоряжался своими военными картами совершенно иначе. И действовал он ними по-старомодному, что было достойной наказания ошибкой, учитывая, что методы ведения солдата в бой со времен Фридриха Великого несколько поменялись. Это различие имела огромное влияние на судьбу второго раунда императорского покера, и потому-то я и посвятил его объяснению столько места.

Остальными картами у обоих партнеров была мелочевка — ведущие офицеры их армий. Нет, вы не ошиблись. Как раз в этом раунде ведущими картами были простые солдаты, рядовые и унтер-офицеры; а маршалы с генералами дополняли их в качестве мелочи. Этот феномен мы объясним позднее, пока же что познакомимся с мелкими картами — фосками.

В битве под Аустерлицем деятельное участие приняло семь французских маршалов. В алфавитном порядке: Бернадотт, Бертье, Бессьер, Даву, Ланн, Мюрат и Сульт. Все они были людьми храбрыми и способными (на все), за исключением Даву, честность которого доводила коллег до рвоты. Помимо того, все они были между собой перессорены как стая голодных псов, потому что все они все время жаждали новых отличий, славы и денег. За одним исключением (Бернадотт), все они были преданы Наполеону и послушны ему. Только одно это стало причиной того, что они взаимно не поубивали один другого.

В наибольшей степени это угрожало ненавидимому всеми интригану Бернадотту. Бертье неоднократно вызывал его на дуэль; Даву ночами снился сон, как он расстреливает его за измену, а Массена отдал бы собственный глаз за возможность расправиться с Бернадоттом. Бертье, впрочем, охотно выковырял бы у Массены тот самый глаз, которым галантный кавалер Массена уж слишком настойчиво присматривался к обожаемой Бертье мадам Висконти. Наверное, именно потому, когда Бонапарт во время охоты, совершенно не желая того, подстрелил Массену в глазницу, стоявший рядом Бертье с охотой взял вину на себя. Бертье ненавидел Даву еще и за его военные успехи, но в этом ничего особенного не было, потому что по той же самой причине ненависть к Даву испытывало большинство маршалов.

Кавалеристы Мюрат и Бессьер были злы на Ланна после того, как Наполеон назвал их — за подстрекательство к дуэлям — "глупыми крокодилами". Мюрат утверждал, что это именно Ланн их "засыпал". Желая отомстить ему, вместе с Сультом они уговорили Ланна во время одной из кампаний представить императору необходимость отступления, в связи с "безнадежностью ситуации". Наполеон Ланна выслушал и, более удивленный, чем рассерженный, заявил, что впервые слышит из уст маршала слово "отступление", на что присутствующий при разговоре Сульт заметил, что это и вправду вещь неслыханная, которую нельзя ничем оправдать. Только после этого до Ланна дошло, что его обвели вокруг пальца и, вне себя от гнева, с места вызвал Сульта на поединок. О Бессьере Ланн тоже не забыл (в особенности, не забыл того, что тот в официальном рапорте обвинил его в хищении трехсот тысяч франков из полковой казны) и его тоже вызвал рубиться на саблях.

Когда части Мюрата начинали действовать в зоне операций Даву или наоборот, каждый из этих маршалов отдавал своим людям приказ, запрещавший подчиняться каким-либо указаниям коллеги-маршала, что приводило к неустанным конфликтам и стратегическому бардаку. Как-то ночью Мюрат, после многочасовой борьбы с мрачными мыслями, неожиданно сорвался с места, выбежал из палатки и, с саблей в руке, побежал рубить Даву. Его штабные офицеры нагнали его на середине пути и с огромным трудом затащили назад.