Имя его неизвестно - страница 21

— Что? — от неожиданности мать выронила из рук работу.

— Так надо!

«Горе-то какое! — подумала мать. — Молодые, красивые. Встретиться бы им в добрый час…»

— Пошел он! — подбежала к окну Орися.

— Куда?

— Во двор к старосте…

— Доня, доня! Что же это будет? Не говорила ли я тебе!..

— Что говорили, мама?..

Матери и вправду было трудно ответить. Не хотелось старой трепетать, а придется — ежечасно, ежедневно — и не только за дочь, а и за ее необычного приятеля.

— Мама, Кажется, к полицаю Омельке. Пошел! — объявила минут через десять Орися и тише добавила: — Зачем бы ему идти туда?

— А бог его знает! — тяжело вздохнула мать.

Прошел еще час, раньше чем Василий — Гохберг вошел во двор вдовы Сегеды. На пороге он чуть не столкнулся с Марфой Ефимовной. Та на ходу завязывала платок. Взглядом поискал сочувствия в глазах старой. Но она и не посмотрела на него. Через плетень он увидел, как мать присела на трухлявые вербы, лежавшие под вишнями.

Тяжело вздохнул Роберт и побрел в сени, будто напиться.

Орися тут как тут — зачерпнула кружкой воды из бочонка и подала ему.

— Тебе тяжело? Я тоже переволновалась. Почему молчишь?

Он жадно пил холодную чистую воду и напряженно думал. Итак, надо играть определенную роль. Может, изобразить перед фашистами ухажера за хорошенькими девушками?.. Молодость. Беззаботная пора. Ведь настоящий-то Роберт теперь, наверно, искал бы такой легкой жизни, пошел же он не на фронт, а на курсы, которые готовили наймитов для харихов. А как он приставал к Орисе…

— А, Орися? — спросил он, ставя кружку на скамью.

— Ты о чем?

— Да все о том же… Беспокоюсь, как мне жить дальше.

— Попал в волчью стаю, и вой по-волчьи, иначе они тебя скоро раскусят, — встравоженно ответила девушка.

— И я так думаю. Надо выть…

— Садись, Роберт ты несчастный, — недовольно произнесла Орися, проходя в горницу и указав на стул из гнутой лозы. — Зачем ходил к Омельке?

— Надо поначалу полицаев и старосту посетить. Я должен их знать как облупленных.

— Их и так все знают. Староста человек ничего. А Омелько и Данько, как мать говорит, не приведи господи… Чего ты шаришь глазами по стенам?..

— Давно не был в такой нарядной и уютной избе.

Его взгляд радовали и вышитые полотенца с цветами и петухами, и ковер над железной кроватью с белыми блестящими шариками. На полотне расшиты большие красные маки; слева стоит девушка, против нее парень, а вверху летят птицы. Василий усмехнулся.

— Это ты вышивала?

— Еще в сорок первом, когда кровать купили. Плохо?

— Да нет, ничего…

Стены были густо увешаны фотографиями в рамках всевозможных размеров. Карточки висели и по одной, и группами, словно на витрине у фотографа. Орися показала Василию своих братьев — Степана и Петра. Степан на Ленинградском фронте, а от Петра успели получить письмо за те две недели, когда тут были советские войска. Орися показала и письмо.

— Полевая почта нашего Воронежского фронта! — обрадовался Василий. — Орися… — нерешительно начал он погодя.

— Что?

— Ты говорила, чтобы я выл по-волчьи… Так надо… Я надумал вот что: буду изображать из себя легкомысленного, беззаботного сынка колониста, которому отец с матерью постоянно втемяшивали в голову: когда придут арийиы, он-де станет властителем над нашими людьми. Ты видела, какой это был тип? А таких, как он, немало. С таких и спросу меньше. За ними не так следят гестаповцы… Надо, чтобы ты была…

Глаза у нее стали большими, гневными.

— Была моей возлюбленной… Я люблю тебя и буду любить да самой смерти… Но перед людьми, перед комендантом надо… Тогда за тобой перестанут охотиться, чтобы увезти в Германию… — говорил он, волнуясь.

— Лучше я в Вороклу брошусь, а такай не буду! Нет! — выкрикнула девушка. — А про людей ты подумал? Что Галя, Катя, Марина, все наши девушки что скажут, когда увидят меня с переводчиком коменданта? Что? Молчишь? — И она заплакала горькими слезами.

Что ответить Орисе? Как утешить? Рискуя жизнью, она не побоялась прятать Василия на погребне, не страшилась пойти с ним в лес за радиостанцией, а теперь боится… своих людей, а не врагов, не фашистов. «Что окажут девушки?» Известно что. Скажут: «Орися таскается с немцем». А женщины будут обзывать оскорбительными словами ее, такую чистую.