Иннокентий Смоктуновский - страница 9

Дядя Ваня

Дядя Ваня

А развязка была феноменальная! Прошло лет пять или шесть. Я поспать люблю… Когда съемки, могу встать в пять или шесть утра и никогда не опаздываю. Но если съемки нет, я очень люблю выспаться. И вот девять часов утра, я сплю — и вдруг звонок, причем настойчивый такой. Я взял трубку… «Алло!» Я, конечно, сразу же его узнал. В девять часов утра, очень странно, но по какой причине Смоктуновский звонит мне так рано? Думаю: «Что-то случилось с кем-то из общих знакомых, не дай бог?» И Иннокентий Михайлович говорит: «Сережа, я вчера посмотрел „Станционного смотрителя“ по телевизору. Сережа, какой же я идиот. Извини меня, Сережа, это так недостойно. Это так смешно! Для профессионального актера, старающегося относиться с достоинством к своей профессии. Отказаться от такой роли, Сережа, мог только болван! И болван этот — я!» Я говорю: «Иннокентий Михайлович, я уже и забыл давно». — «Ты-то забыл, и Колю Пастухова увидишь — передай ему мои поздравления. Замечательно сыграл Вырина, я не знаю, сыграл бы я так же или нет. Разговор не об этом. Разговор о том, что я болван. Какой же я болван, как же можно так жить, какой же я осел!» — «Иннокентий Михайлович, вы великий, самый великий, прекрасный самый-самый». Он был совершенно неутешен. И количество бранных слов, которые он говорил про себя, — невероятно, но самое невероятное в том, что я понял в этот момент, что мне звонит художник. Что по природе своей он художник, он не артист, который за деньги может бегать по желобам. Это многие могут. А он — художник.

И вот сейчас, когда Иннокентия Михайловича нет и когда все закончено, у меня такая печаль по поводу того, какой колоссальный художественный потенциал унес с собой Иннокентий Михайлович. Какое великое количество, я не знаю каких, но каких великих артистических работ он уже не сыграет, а мы не увидим. И в этом смысле я невероятно благодарен моему старому товарищу Валерию Плотникову, который снимал время от времени Иннокентия Михайловича в каких-то странных, как тогда казалось, диких обстоятельствах и фотоснимках. Диких, но в этой дикости он, Валерий, тоже настоящий, подлинный художник исключительной чуткости. И второй великий гениальный художник— Иннокентий Михайлович Смоктуновский. Они опять, как с инопланетянами, снимали какой-то инопланетный мир неиспользованных возможностей. Инопланетный мир несыгранных ролей. И в этом инопланетном мире несбывшегося так нуждается наш унылый мир наших унылых свершений и смешных достижений.

Дядя Ваня

Преступление и наказание

Но этого всего уже не будет. Хотя нам нужно быть страшно благодарными даже за тот маленький кусочек, который был и восхищенными, восторженными свидетелями которого были и есть мы с вами.

Преступление и наказание

Может быть, одна из самых таких ярких характеристик по-настоящему большого человека, большой человеческой личности, по-настоящему огромной артистической личности, является способность этой личности к самопародии. И вот Иннокентий Михайлович вместе с грандиозным режиссером Эльдаром Александровичем Рязановым сняли картину «Берегись автомобиля». И эта работа, как ни странно, — одна из самых исповедальных работ Иннокентия Михайловича Смоктуновского. Я бы даже сказал, что «Берегись автомобиля» для Смоктуновского своего рода фильм-зеркало. Особенно прекрасна там дуэтная, парная игра Жженова и Смоктуновского. Это для тех, кто понимает, такой кайф немыслимый! В чем тут дело? Один зэк — Жженов в качестве зэка в магаданской дыре провел лучшие годы своей жизни. А Иннокентий Михайлович Смоктуновский — не зэк, но он лишенец. Он же тоже оказался в тех краях, по причине, что ему не хотелось стать просто зэком. Хотя его хотели брать за какие-то таинственные прегрешения. И он ушел сам, в эти таинственные лабиринты сталинских гулагов. И там они встретились со Жженовым, как артисты маленького театра. И там они познакомились и ощутили чувство необыкновенного уважения друг к другу. И там они превосходно оба узнали, что такое взаимоотношение зэка и начальника. Зэка и человека, который их стережет, их перевоспитывает.