Искатель, 2017 № 08 - страница 20

— Иметь ум — уже немало.

— Ум уму рознь, мой дорогой. У человека должен быть пытливый ум: он должен хозяина пытать, не позволять ему остановиться в своем развитии.

— Это точно. Раньше отклонением считался идиотизм, теперь — наличие ума.

— Вот! — радостно восклицал отец. — Уже совсем другой разговор. Думаешь, мне так уж нравится поучать? Никому из родителей не нравится читать нотации детям. Все мы хотим разговора на равных со своими детьми. Но он не всегда возможен. И это трагедия для родителей, поверь. А для человечества — еще большая.

— И при чем здесь человечество?

— А при том. Чем вы заняты? Чем заняты ваши умы? Лучшие умы человечества играют на бирже, а не ищут лекарство от бессмертия. Чем такие сыны могут порадовать человечество? А наши мысли? Мы давно уже нехристи в своих мыслях и делах. Но еще ходим в храмы — по инерции. Хотя Бога как нравственного ограничителя для нас давно уже не существует. В тебе есть хоть капля самокритики, сынок?

— Зачем это мне? — недоумевающе огрызался Тед. — Мне хватает твоей критики. Недоставало только, чтобы я сам себя унижал…

— Самокритика — отличная штука. Она не дает утрачивать объективной связи с реальностью. А самоедством заниматься я тебя и не призываю. Но ложечка самокритики, как и ложечка самопохвалы, уж точно не повредит. А то ты не только утратил связь с реальностью. Ты совершенно не думаешь о будущем. Меня вот оно страшит, а тебя — совсем не тревожит.

— Неправда, — отнекивался Тед. — Я думаю о будущем. И я люблю это будущее…

И вот оно наступило. Конечно, это было не то будущее, на которое рассчитывал Тед. О котором мечтал и которое искренне любил. У будущего особо циничное чувство юмора. Оно охотно обманывает надежды, которые питают в его отношении миллиарды людей. Миллиарды обманутых надежд! Такого обманщика, как будущее, еще поискать.

Впрочем, не человек ли творит будущее, а точнее — разрушает его и, как следствие, обманывает самого себя? Будущее — не какой-то временной феномен, который мы так любим выставлять козлом отпущения, когда нужно назначить виновных в наших разочарованиях. Будущее — плод коллективной деятельности человечества. Следовательно, если мы кому и можем предъявлять претензии, то не времени, а себе.

Наше общее будущее — результат индивидуальных усилий, мешающих друг другу реализоваться, сталкивающихся друг с другом в броуновском хаосе, а не поддерживающих и не подталкивающих друг друга к общей цели. У каждого цель своя — и их мириады. Поэтому так тяжело пробиться к своей цели нашим усилиям-частичкам. Они продираются сквозь прущую навстречу толпу противоборствующих усилий. Их относит течением. Наши цели умирают, так и не дождавшись нашего прихода. И будущее, преломленное нашими надеждами и желаниями до состояния миража, строит нам пририсованные нами же глазки, врет нам придуманными нами за него обещаниями, а потом насмехается над нашим отчаянием и нашей глупостью. Насмехается нами же вложенным ему в уста беспощадным, отвратительным смехом.

— Как думаешь, будущее наладится?

Тед и Линта сидели на валунах, небрежно рассыпанных чьей-то гигантской рукой на небольшом возвышении в полусотне ярдов от дома. В близлежащих кустах уныло цокала какая-то птаха. Этой грустной песней она встречала приход солнца и продолжала изливать в горестных трелях свою печаль до самых сумерек. Тоскливо на душе было не только у нее.

В этом мирке, сжатом между стенами отвесных скал, было тоскливо всем пленникам плато. Похожие, как братья-близнецы, дни стирали само понятие «будущего»: если оно и существовало, то именно в форме этих дней, болезненно тянущихся с восхода до заката по одному шаблону и уже готовых застыть вместе со своими пленниками в смоле однообразия.

— Я не думаю о будущем, — призналась Линта, и из ее голоса было ясно, что никакого интереса к будущему она не испытывает.

Тед почувствовал, как комок обиды режет ему кадык. В минуты уединения с Линтой его все чаще охватывало острейшее чувство одиночества. Он начинал панически бояться этих мгновений.

— Но как ты считаешь, у нас с тобой… есть общее будущее?