Испанские братья. Часть 3 - страница 17

— Так она не очень страдала? Она избежала гибели в огне? Благодарение Богу!

Минуту спустя донна Инесс стояла у ложа брата. Он лежал в прежнем положении, закрыв рукой лицо.

— Брат, — с нежностью сказала она, — брат, всё кончено. Она не страдала. Это был всего лишь миг.

Ответа не было.

— Брат, разве ты не рад, что она не почувствовала гибельного огня? Разве ты не можешь благодарить за это Бога? Брат, ответь же!

И опять не было ответа.

— Не мог же он заснуть! Это невозможно!

— Гонсальво, ответь же, брат!

Она склонилась над ним, осторожно сняла руку с его лица. В следующий миг пронзительный крик разнёсся по дому. Прибежали слуги и сам дон Гарсиа.

— Он мёртв! Боже милосердный и пресвятая дева, спасите его погибшую душу! — сказал дон Гарсиа.

— Если бы только он принял святые дары, тогда бы я утешилась, — донна Инесс упала на колени возле ложа и горько заплакала. Так нищий вместе с царскими детьми прошёл через золотые ворота на пир в великолепные чертоги вечности. Кончилась его беспокойная, исполненная страстных порывов земная жизнь. Мятущееся сердце обрело покой. Всю жизнь заблуждавшийся, но искренне раскаявшийся Гонсальво вошёл в те же ворота, что и Лосада, Хуан Гонсалес и Мария де Боргезе, увенчанные ослепительно сияющими венцами мучеников. Во многих обителях для него также нашлось место, как и для победивших венценосцев. На нём были те же одежды, что и на них — белоснежные, омытые до совершенной белизны в крови распятого за грехи мира Агнца Божия.

Святая земля, где цвело твоё счастье,

И если опять здесь ступаешь ты –

Будут горькие слёзы и горькие думы

Печатать на сердце свои следы.

Имена дорогие, которые с шуткой,

С весельем и смехом любил называть -

Ты с трепетом будешь, с волненьем и болью

В молитве пред Богом теперь повторять.

(Р. Браунинг)

После аутодафе пылкую натуру Хуана охватили холод и равнодушие. Им овладело твёрдое убеждение, что его брат мёртв. Кроме того, он утратил так радостно воспринятую им веру в Спасителя, сознательно изменив ей. Его самолюбию был нанесён сокрушительный удар, вера в собственную порядочность пошатнулась до основания, Хуан был далёк от того, чтобы вновь приобрести надежду на Бога, что дало бы ему несравнимо больше, чем потерянное чувство собственной непогрешимости.

Так прошло почти три бесконечно долгих месяца. Но вот, некоторые события привели в чувство омертвевшие силы его души, ибо стало очевидным, что если он не хочет остаться без последнего на земле сокровища, то он должен очнуться от своего безразличия, чтобы хотя бы попытаться его удержать. Дон Мануэль открыто принуждал свою подопечную отдать руку давнему сопернику Хуана Луису Ротелло. В своём страхе и отчаянии донна Беатрис побежала к своей кузине, донне Инесс.

Донна Инесс приняла её в своём доме, успокоила, и скоро нашла возможность отправить записку Хуану: «Донна Беатрис здесь. Вспомните, кузен, что прыжок через ров даёт больше, чем добрые намерения, не сопровождаемые действием», на которую дон Хуан уклончиво ответил: «Сеньора, моя кузина, дайте мне Вашу спасительную руку, и я совершу прыжок».

Донна Инесс не желала ничего лучшего. Как истинная испанка, она любила интриги, служившие кому-либо во благо. Поэтому при её живейшем участии и при деятельной поддержке её супруга было принято решение, что дон Хуан похитит донну Беатрис из её дома и увезёт в расположенную неподалеку деревенскую церковь, где священник будет готов совершить священный обряд, который соединит их навеки. Оттуда они сразу должны были ехать в Нуеру. Донна Инесс считала, что её отец и её братья после того как дело будет сделано, не будут предпринимать против родственников враждебных шагов, хотя охотно бы этому препятствовали, потому что ничего так не боялись, как открытого скандала.

Хуан чувствовал, что к нему возвращается его былая энергичность, и он был готов встретить опасность, и приложить все силы к тому, чтобы одержать победу. И ему всё удалось, потому что план был хорошо продуман и решительно и быстро выполнен. В середине декабря Хуан с торжеством привёз свою красавицу в Нуеру, если, конечно, вообще могла быть речь о торжестве, потому что воспоминания о том, кого больше с ними не было, постоянно выступали на первый план и чёрной тенью ложились на все возможные радости жизни.