Испанские братья. Часть 3 - страница 18

Долорес с любовью встретила своего молодого повелителя и его юную жену. Хуан увидел, что её волосы, которые раньше прочерчивали отдельные серебряные нити, теперь стали белыми, как высокогорные снега. В прежние времена Долорес не смогла бы сказать, который из двух благородных молодых людей, великолепных сыновей её любимой госпожи, был для неё дороже. Теперь она это знала в точности. Её сердце умерло вместе с тем мальчиком, которого она, как беспомощного младенца, взяла из рук умирающей матери. Но разве он на самом деле мёртв? Этот вопрос она каждый день задавала себе по многу раз. Ответ на него для Долорес не был столь определённым, как для дона Хуана. Со дня аутодафе он надел траур по брату.

Фра Себастьян тоже был в Нуере и оказался истинным помощником и утешителем для его обитателей. Само его присутствие служило обитателям Нуеры защитой от подозрений относительно чистоты их веры. Кто мог осмелиться усомниться в истинной правоверности дона Хуана Альвареса, который жертвовал такие богатые дары местной небольшой церкви, да кроме того, ещё имел в своём доме в качестве домашнего священника благочестивого францисканца! Следует заметить, что тот не обременял себя заботами. Он всегда молчал, предоставляя каждому возможность поступать по своему усмотрению.

Намного лучше, чем раньше, он ладил с Долорес. Частью оттого, что он теперь понимал, что тяжёлое горе обременяет человека больше, нежели олья из жёсткой баранины или сыр из козьего молока, и он знал, что эти недуги надо переносить с терпением; частью же оттого, что Долорес действительно старалась угодить его вкусам и создать для него уют. Она часто ставила на стол собственноручно приготовленные кушанья, любимые блюда фратера, нередко доставала бутылки старого вина из всё убывающего запаса.

Несмотря на царившую в замке атмосферу подавленности и тоски, донна Беатрис не могла не чувствовать себя счастливой. Разве не принадлежал теперь дон Хуан на все времена только ей? И она с рвением, любовью и талантом, порождённым любовью, всячески старалась скрасить безрадостную жизнь Хуана, и с его строго и мрачного лица временами исчезали тени.

Дон Хуан не мог говорить о постигшем его несчастье. В течение многих недель он ни разу не произнёс имени своего брата. Если бы он поступал иначе, было бы легче и ему и Долорес. Её сердце, полное невысказанной тревоги и неясных догадок, часто тосковало о том, чтобы знать, что думает молодой господин о судьбе брата. Но спрашивать об этом она не осмелилась.

Наконец мучительное и тягостное молчание было сломлено. Однажды утром старая попечительница с достаточно недовольной миной заговорила с молодым господином. Они стояли в маленькой комнате рядом с галереей. Она держала в руке маленькую книгу и говорила:

— Пусть Ваше благородие простит мою смелость, но нет ничего хорошего в том, что Вы вот так свободно оставляете её на столе. Я всего лишь тёмная прислуга, но даже мне известно, что это такое и откуда оно взялось. Если Вы не хотите её уничтожить и не можете держать в тайне, то я настоятельно прошу отдать её мне.

Хуан протянул руку за книгой и сказал:

— Она мне дороже, чем всё остальное, чем я владею.

— Наверное, она Вам дороже жизни, раз Вы так небрежно оставляете её у всех на виду, — не без скрытого сарказма сказала Долорес.

— У меня больше нет права отвечать на твои слова утвердительно, — отвечал Хуан. — Скажи, Долорес, как бы ты отнеслась к тому, если бы я продал это имение? Оно и так большей частью заложено — что ты скажешь, если я покину страну? — Хуан ожидал, что она сейчас закричит от удивления, испуга или сожаления.

То, что Альварес де Менайя собирался продавать наследие своих отцов, само по себе было делом неслыханным, и в глазах людей его круга поступком безумным, если не преступным. Но что же оно должно было означать для человека, который ценит имя Сантилланос и Менайя намного выше собственной жизни?

Но тихое лицо Долорес не изменило своего выражения.

— Сейчас уже ничто не может разбить моё сердце, — бесстрастно ответила она.

— Ты бы поехала с нами?

Она даже не спросила, куда, ей это было безразлично. Мысли её были обращены в прошлое.