Испытание „Словом…“ - страница 33

Работы М.Н. Тихомирова и Б.А. Рыбакова позволяли наметить путь в моих нелёгких поисках. В тексте «Слова…» теперь оказывалось уже не две цитаты из Бояна, а значительно большее число заимствований. Сколько именно, никто не считал. Да и как, скажите на милость, это сделать? Как отделить фразу одного поэта от фразы другого? По стилю? Но если, с одной стороны, «Слово…» считалось произведением цельным, монолитным, а с другой, как оказалось теперь, распадалось на листки, перепутанные переписчиком, всякие попытки подойти к нему с изобретённой меркой, будь то стопа или сажень, оказывались бесполезны.

Остался один путь — искать следы Бояна.

Итак: Боян, поэт, вероятное время жизни — XI век.

Две известные цитаты указывали, что Боян был современником Всеслава Брячиславича полоцкого, умершего в 1101 году (в «Слове…» его имя связано с событиями 1068–1071 годов), и Олега Святославича, сына Святослава Ярославича, — Олег упоминается в связи с битвой 1078 года на Нежатиной Ниве. Во вступлении автор «Слова…» очерчивает хронологические рамки творчества Бояна гораздо шире. По его словам, Боян пел о «старом Ярославе», в котором видят великого князя киевского Ярослава Владимировича, умершего в 1054 году; о «храбром Мстиславе», его брате, поскольку именно тот единоборствовал с касожским князем Редедей, как рассказывается в «Повести временных лет» под 1022 годом; о «красном Романе Святославиче», брате Олега Святославича, убитом 2 августа 1079 года половцами под Переяславлем южным.

По этим приметам время жизни Бояна предположительно определяется с 20-х годов XI века по 1093 год, когда в водах реки Стугны погиб «юноша князь Ростислав», о котором есть маловразумительное упоминание в конце поэмы. С другой стороны, сюда следовало бы включить и «старого Владимира», от времени которого автор предлагает начать «повесть сию», но тут же забывает об этом… Забывает? Или правы Рыбаков и его предшественники, что за время своего существования текст «Слова…» потерял множество драгоценных для нас частей?

И всё же наиболее достоверным периодом жизни Бояна остаётся середина 60-х — начало 80-х годов XI века. «Старым» Владимиру и Ярославу, «храброму Мстиславу» Боян мог петь отнюдь не непосредственно, тем более, что в отличие от Олега и Всеслава им он никаких «припевок» не складывал. Не складывал он, по-видимому, песен и другой ветви Ярославичей — Всеволоду и его сыновьям, ярым противникам Святославичей. Факт этот позволял историкам предположить, что Боян был не просто сторонником Святославичей, а тмутороканским или черниговским поэтом именно Святослава Ярославича, оставшимся на службе у его сыновей.

Само по себе подобное предположение было логично и прямо подтверждалось указанием Кирилло-Белозерского списка «Задонщины», что Боян «пел славу» Святославу Ярославичу. Смущало лишь то обстоятельство, что среди князей XI века, упоминаемых в «Слове…», отсутствовал не только Всеволод, но и Святослав. О третьем их брате Изяславе, упоминалось как об уже убитом в битве 1078 года, в то время как все беды Всеслава полоцкого были связаны именно с этим триумвиратом. Да и как было певцу «красного Романа Святославича» забыть о его отце? Но Боян не был ни гусляром, ни придворным певцом — для такого утверждения имелись основания.

Двадцать с лишним лет назад при реставрационных работах в Софийском соборе в Киеве с его стен снимали масляную живопись прошлого века. На фресках, на старой штукатурке реставраторы обнаружили множество надписей и рисунков, древнейшие из которых относились ещё к XI веку. На столбах, стенах и на хорах соборов и церквей древней Руси — в Новгороде, Смоленске, Владимире, Боголюбове, Переславле-Залесском, Чернигове, Киеве, Полоцке и в других городах — грамотные прихожане (6, 220) писали свои имена, слова молитв, сообщения о событиях, иногда тексты документов. В древности церкви служили хранилищем книг, казны и архивов. Вместе с тем они и сами по себе были своеобразным архивом прихожан. Почему так происходило? Только ли из-за «зуда грамотности», который и сейчас заставляет людей, не слишком образованных, писать на заборах и стенах, не довольствуясь наличием бумаги? Скорее всего, врезанная ножом и писалом в штукатурку или фреску церковной стены молитва казалась человеку более надёжной и долговечной, своего рода постоянным напоминанием богу или святому о просьбе. То же относится и к именам, напоминающим о просителе. Что касается текстов документов, сообщающих о сделке или, наоборот, о возврате долга, то здесь налицо была особая гласность, так сказать, засвидетельствованная и освящённая самим храмом.