Истории без любви - страница 37

Истинный научный поиск лежит, по-видимому, где-то посредине. Только сочетание широты вопросов с основательной целеустремленностью приносит свои, по-настоящему весомые плоды. Но часто ли молодой ученый сам видит эту золотую середину? И кто может помочь ему разглядеть ее, пройти через искушение первых побед и ожидание призрачных удач?

Два года спустя Шеф вновь завел разговор о перспективах дальнейшей работы Белогуренко. Он говорил, что тот начинает «буксовать», и у Валентина нарастало глухое чувство обиды. В чем-то руководитель был прав. В чем-то. Но это лишь на мгновенье промелькнуло в сознании молодого исследователя и испарилось. А обида осталась. Когда Шеф тактично предложил заняться другой проблемой и заметил, что так будет лучше и для Валентина, и для отдела, Белогуренко резко отпарировал: «Для отдела — да, для меня — нет!» Тогда Шеф подчеркнуто ровным, но очень твердым голосом произнес: «Повторяю, это необходимо для отдела. К тому же отдел — в какой-то мере и вы...»

Официантка уже давно убрала тарелки с остатками вареников. И теперь они тянули напиток под гордым названием: «кофе-гляссе», в котором было много жидкого кофе и почти отсутствовало мороженое. А Белогуренко продолжал:

— Ты знаешь, Женя, сначала я хотел уйти. На одном нашем отделе свет клином не сошелся. В Институте прочности дело для меня нашлось бы. Я уже и заявление написал. Но отец встал на дыбы. Есть у наших предков такое, что нам пока непонятно. Внутри них это. Одним словом, отец отговорил, и я занялся известной тебе жаропрочностью. И практически начал все опять с нуля. А круто класть руль в моем положении, менять курс на сто восемьдесят градусов, бросать то, что уже завоевано... Я не собственник. В науке, вообще, нельзя быть собственником. Но ведь восемь лет работы чего-нибудь да стоят?

— Ты думаешь, Шеф этого не понимает?

— Понимает. Шеф — умница, светлая голова. Как бы тебе потолковей объяснить... Знаешь, кое-что я действительно усек с пеленок, а понял, просчитал уже после, наверное, только сейчас... В науке, мне кажется, есть две правды. Первая — это высшая правда большого поиска. Доступна она немногим. Чтобы понять ее, надо действительно быть большим ученым, который подчиняет этому не только свою жизнь, но и жизнь сотрудников, учеников. Такая правда — высший счет в науке, по которому жить очень трудно. Такой человек на каком-то этапе становится даже в чем-то эгоистом. Ради большой цели, ради будущих свершений он или старается не замечать, или на самом деле не замечает интересов тех, кто рядом с ним. Он одинаково безжалостен и к себе, и к другим. Нечто подобное происходит на фронте. Чтобы выиграть сражение, полководец посылает в бой части. Он оперирует такими понятиями, как полк, дивизия, армия... Жестоко? Может быть. Но я понял, наконец, что в такой жестокости есть и своя необходимость, и своя мудрость... А существует и другая, более конкретная правда. Твоя, моя, лаборанта Пети. Мы тоже хотим что-то сделать для человечества. Тоже думаем о грядущих свершениях. Но наши задачи уже менее масштабны. Это естественно. У нас свои заботы, свои тревоги, свои нужды, свои победы и поражения и... свои мнения. Ты считаешь, что надо брать какую-то высоту. А тебе отдают приказ — отставить и переменить направление удара. Ты уже потратил силы, даже продвинулся вперед, может, еще немного — и ты победитель. А тебя возвращают с полдороги во имя какой-то большой цели и неведомых тебе стратегических соображений.

— По-моему, ты все усложняешь, Валя. Шеф перебросил тебя на другое направление потому, что необходимы твой опыт, твои силы. Ты все равно копил бы силы, а тратить их не смог бы. Сам же говорил, на нынешнем отрезке времени проблема прочности исчерпала все возможности техники. Есть разрыв.

— В практическом применении — да. Но не в теории. Процесс накопления почти всегда трансформируется в решение конкретных практических задач. Я мог бы, понимаешь, мог бы пройти подобный путь. Но Шефу необходим практический результат. Это принцип всего института. И во имя него я должен начинать все сначала...