Истории без любви - страница 63

...Шквал вопросов к докладчику затих. Президент снова поднялся.

— Мы работаем уже более часа. По первому вопросу желают высказаться семь человек. Предлагаю каждое выступление ограничить пятью минутами. Дальше работаем с машиной.

И тотчас перед трибуной зажглось табло электрочасов с обратным отсчетом времени, какие можно увидеть на стадионах мира во время хоккейных матчей. Как только оратор произнес первое слово, цифра пять сразу же сменилась четверкой, и секунды быстро начали свой убывающий бег.

Член-корреспондент и главный инженер известного в городе завода, директор института и смешливый кандидат наук — молодой, но уже известный своими работами, перспективный «кадр», — ответственный сотрудник министерства и ученый из смежной области науки — все они говорили о деле, высказывали свои мысли по поводу организации нового отдела, возражали, делились сомнениями, уточняли и развивали упомянутые докладчиком вскользь вопросы. Выступления их были собранными, лаконичными, деловыми. Табло с меняющимися цифрами обязывало беречь время, уважать внимание сидящих в зале.

Президент заносил пометки в блокнот, согласно кивал, отрицательно крутил головой, когда был не согласен.

Выступают толково, сжато. Выход, КПД, показатели... Эти понятия констатируют результат работы. Но за любым исследованием стоит человек со своими житейскими неурядицами, заботами, сомнениями. Когда планируется цикл экспериментов, это все не учитывается. Почему? Есть дело и есть человек, с его сложными переживаниями, душевным настроем, индивидуальными свойствами характера. Считается, что за последние годы усложнилась наука. А человек? Тот, на чьи плечи ложится воплощение хотя бы части, пусть не гениальной, а просто своевременной научной идеи? Где та черта, которая отделяет талантливого исследователя от его человеческих слабостей? Да и нужно ли это делать? Не проще ли вовремя помочь справиться со слабостями?..

Второй час заседания шел к концу. Прения постепенно затухали. Пора было подводить черту. Звонок электрочасов выдал мелодичный сигнал — последний оратор исчерпал свое время. Президент встал.

— Ну что ж, думается, разговор был полезным. Не стоит ждать завтра же какого-то большого скачка в возникновении идей в этой области или сногсшибательных результатов. Тем более что это противопоказано любому делу, особенно науке. Основным, я думаю, в работе отделения должна стать концентрация сил на главных направлениях, где есть и талантливые идеи, и кадры, и база... Что же касается проекта решения по этому вопросу, мне кажется, надо в корне переработать страницы первую и вторую. Сжать преамбулу, сделать более деловой. Предлагаю в основном одобрить проект и довести его в рабочем порядке...

— Ведь тогда надо переписать весь документ, — заметил докладчик.

— Правильно. Утвердить название документа, а в остальном переработать. Возражений нет?.. Перерыв...

Кучук-Яценко ничуть не удивился, увидев Загадарчука раньше срока на площадке.

— Значит, сбежал?

— Сбежал, Сергей Иванович. Что я, редиска? Выдернули из грядки — давай дозревай на солнышке.

— А как жена отнеслась к побегу?

— Нормально. А с машиной-то как? Вошли в режим?

— Вошли. Варит К-700. Неплохо варит. Шов стабильный. Через неделю на смотрины из Москвы приезжают. На площадке последний блеск наводят...

Через неделю Загадарчук стоял у пульта управления и наблюдал, как москвичи в сопровождении директора осматривали машину. За десять дней до этого, узнав о предстоящем визите, Асаянц властью директора завода велел никого из ученых и конструкторов на площадку не пускать: «Сахарнову дай только волю, он и на министра не посмотрит, в последний момент вздумает что-нибудь переделать. А товар надо лицом показывать. Покрасить машину, отладить, как часы. Институтским ведь на эстетику наплевать. Лишь бы варила. Одним словом: из института никого не пускать. Беру все на себя. С Борисом Евгеньевичем договорюсь...»

И вот уверенный, плотный человек, с депутатским значком на лацкане темно-серого пиджака, с любопытством взирает на эту металлическую громаду, словно притаившуюся у черного отверстия огромной трубы. Асаянц действительно постарался, чтобы показать товар лицом. Головную часть он по совету специалистов по промышленной эстетике приказал покрасить в ярко-желтый цвет. А для сварочного агрегата, чтобы подчеркнуть его мощь, был подобран густой вишневый колер, и теперь даже на тех, кто знал К-700 вдоль и поперек, в чертежах и металле, машина производила более сильное впечатление. Все стало как-то значительнее, мощнее и вместе с тем приобрело, наконец, завершенность.