Истории Подонков - страница 6

Кстати, Штунмахер еще до того, как в пятой истории упал в полынью, летал на вертолете специально посмотреть на эту самую вершину. Так вот, он божится, что там на пике, среди снега и звезд, нацарапано неприличное слово из трех букв, а следом за ним вполне приличное слово «заберетесь». Так что, тот забывчивый альпинист память о себе таки оставил.

Итак, на чем же я остановился? О чем я рассказывал, когда меня сбило с темы? Ага, вспомнил. О романисте Хватове. О том, как он пил в компании Браудиса, Индигова, Карениной-Млековой и Штунмахера, который, наоборот, не пил, так как по пути к Хватову провалился в полынью и оглашал окрестности истошным «Ау!». Итак, Индигов дал Хватову в глаз, отобрал у романиста сигареты и пригрозил, что расскажет прессе о том, как Хватов растлил одну тринадцатилетнюю девочку по имени Таня. В ответ Хватов заявил, что эта тринадцатилетняя девочка до момента растления была верной подругой баскетбольного клуба «Жальгирис». Хватов рассказал, как огорчились баскетболисты, узнав, что Таня нашла себе нового кумира. Они огорчались на протяжении недели, и каждое утро ловили романиста у больницы, в которую он попадал каждый вечер на протяжении этой самой недели. На шестой день Хватов сам чуть было не стал верной подругой клуба «Жальгирис», но вовремя бежал в больницу, откуда и проследил за отлетом баскетболистов на чемпионат в Бразилию.

— А ты говоришь — растлил, — с грустью закончил Хватов.

Индигов не нашел, что ответить, и опять врезал романисту в глаз. Потом все пели песню «Изгиб гитары желтой я обнимаю нежно». Лирик Браудис пел меццо-сопрано и подыгрывал себе на двух пустых бутылках. Анна Каренина-Млекова вела партию тенора, иногда срываясь в бас. Индигов стонал баритоном, а романист Хватов был занят тем, что тлил в угловой комнате девочку Таню. В особо напряженные моменты Таня выкрикивала имена знатных баскетболистов, а Хватов тихо вздрагивал мускулистым телом.

Раньше прорубей было больше. Во времена крещения Руси туда сталкивали целые семьи, небольшие деревеньки, а иногда даже детей и беременных женщин. Поэтому утонуть никто не боялся. Как говорится, кому суждено подавиться бубликом — тот от старости не умрет. Раньше все было иначе.

Штунмахер, например, раньше думал, что умеет плавать. Оказалось, нет. Медленно, но неуклонно Штунмахер шел на дно в гости к тем, кого раньше ловил на червячка. Штунмахер заколотил руками по воде и завизжал привычное «Ау!». И вдруг, о, счастье! Чей-то звонкий голосок произнес «Ау!» над самым ухом рыболова. Штунмахер задрал голову и увидел барабанщика. То, что это барабанщик, он понял сразу, так как в руке мальчишка держал барабан.

— Спасите! — захлебываясь от восторга ледяной водой, завопил Штунмахер.

— Ау! — звонко ответил барабанщик и привычным щелчком сбил с барабана зеленого чертика.

— Мальчик! — застонал Штунмахер. — Милый юный барабанщик! Позови людей быстрее!

— Ау! — с готовностью ответил мальчишка и ударил себя барабаном по голове.

Эта дробь и была прощальным салютом Штунмахеру. Несчастный ушел на дно, доказав правильность утверждения, что шахматистам везет больше, чем рыболовам.

Барабанщик еще долго глядел в полынью, но ничего не увидел, кроме русалки, которая один в один походила на пионерку Зинаиду Васину. Барабанщик сплюнул и, взвалив на плечи ящик с надписью «Vodka», а барабан сунув подмышку, направился к лесу.

Утонувшие граждане обычно умирают. Так уж повелось. Но Штунмахер положил конец этому древнему обычаю. То есть, он, конечно, умер, но способность мыслить не утерял. Он лежал на дне и думал о разных вещах: о женщинах, о куре-гриль, о водке с пивом. Короче, о жизни. И пришла в его утопленническую голову следующая мысль: решил Штунмахер пугать знакомых. Он мечтал, как завалится в гости к Индигову, с последним двенадцатым ударом протянет к Варфоломею вздутые ручки и топнет водянистой ножкой. Штунмахер предполагал, что после этих действий бывший шахматист забудет, как ходит конь, и что это вообще за «конь». Также в голове рисовались радужные картины по запугиванию Анны Карениной-Млековой. К ней Штунмахер желал явиться в образе водяного и утащить упирающуюся поэтессу в канализацию через дырку в раковине. Хватова Штунмахер трогать не хотел, так как в последнем романе под фамилией Шлиппенбах был выведен Штунмахер собственной персоной. А то, что герой произведения на 430 странице совращал черного козла — на это Штунмахер не обижался, поскольку в конце романа герой понял свою близорукость, бросил козла и женился на простой русской девушке Малашке.