История потерянной дружбы. Отношения Голландии со Швецией и Россией в 1714–1725 гг. - страница 15

.

Оно заставило враждующие государства выложить наконец карты на стол. Посланник Швеции выразил готовность принять перемирие — при условии, что оно будет подобающим образом предложено^>{68}. Что он имел в виду, осталось неясным. Куракин ответил более определенно. Зачем заключать перемирие, если неизвестно даже, какие условия мира выдвигают противники и где состоятся переговоры? Кроме того, князь Борис Иванович выразил сомнения в том, достаточно ли полномочий у его шведского коллеги; этот вопрос, как мы помним, уже циркулировал в правящих кругах в Гааге. В довершение удара русский посол заявил, что на участие французов его государь, вероятно, не согласится, ибо не желал иметь с версальским двором никакого дела. В конце концов никакой официальной реакции от воюющих сторон не последовало. Гаагские разговоры о мире превратились в чисто ритуальный дипломатический менуэт. Все сводилось к тому, что Швеция отвергала перемирие в надежде на лучшие времена, а Россия рассчитывала обгладывать кости шведского льва и дальше. Все исходили из того, что судьбу державы Карла XII решит противоборство российского и шведского флотов. Победа русских позволила бы им или датчанам, или же тем и другим вместе, вторгнуться на территорию собственно Швеции^>{69}.

Пока в Гааге мучительно ждали ответа от государств-участников войны, 12 августа 1714 г. в Лондоне, в своем Кенсингтонском дворце, скончалась королева Анна, последняя из династии Стюартов на английском троне. На преемника Анны, ганноверского курфюрста Георга, шведы возлагали немалые надежды. Основания к тому давали интересы нового короля в Германии и симпатии к Швеции, которые он до тех пор проявлял. Поскольку к тому же было известно дружеское расположение Георга к Генеральным штатам, шведский посланник в Гааге полагал, что сотрудничество Великобритании и Голландии в Северной Европе станет более интенсивным^>{70}. Таково же было и мнение Куракина. В письме от 31 августа (11 сентября) к секретарю Посольского приказа А.И. Остерману он советовал «как наискорее с обеими потенциями [державами] морскими трактат коммерции учинить и чрез тот также в альянс с ними оборонительный вступить…»^>{71} При этом русский посол ссылался на пример Швеции («как Швеция прежде сего учинила»), которая заключила союз с англичанами и голландцами в 1700 г.^>{72} Если бы России удалось то же самое, возможные антирусские настроения в обеих странах были бы задушены на корню.

Поначалу, однако, в середине августа в дипломатической атмосфере ощущалась напряженность: признает ли Франция безропотно это так называемое «протестантское престолонаследие» по ту сторону Ла-Манша. В Гааге «Высокомочные» на всякий случай показали, что настроены серьезно, проголосовав за выделение более чем полутора миллионов гульденов на военные цели: на снаряжение шеститысячной армии и 24 военных кораблей^>{73}. Когда же Франция дала понять, что вступлению ганноверского курфюрста на британский трон препятствовать не станет, все быстро успокоилось^>{74}.

В середине сентября Георг прибыл в Гаагу, откуда собирался переправиться к своим новым подданным. Приехавшие с ним или еще раньше ганноверские советники курфюрста немедленно вступили в контакт со своими коллегами-голландцами. Те не скрывали, как сильно их задело предательство английских тори в 1711 г., когда на завершающем этапе войны за испанское наследство британское правительство, тайно сговорившись с французами, поставило своего голландского союзника в безвыходное положение и фактически навязало ему условия будущего Утрехтского мира. Теперь голландцы заявили ганноверцам, что в Великобритании следует восстановить влияние партии вигов и что британско-голландская дружба должна стать краеугольным камнем внешней политики обеих держав. Благодаря тому, что встречный ветер мешал новому королю отплыть, вынудив его задержаться в Гааге, с ганноверцами удалось все обсудить обстоятельно и все уладить. Результат не замедлил сказаться. В правительстве, которое сформировал Георг I в Лондоне, оказался всего один тори, граф Ноттингем, да и того еще в 1711 г. его партия заклеймила как предателя