Из боевого прошлого (1917 - 1957) - страница 30

стр.

Митинг в казармах Московского гренадерского полка

После Февральской революции проводилось множество митингов и собраний, на которых происходили постоянные стычки между большевиками и меньшевиками.

Мне хорошо запомнилось одно из таких собраний. Оно происходило в Московском гренадерском полку; я случайно присутствовал на этом собрании.

В длинном, широком помещении бывшего офицерского собрания набилось до отказа солдат. Духота стояла невероятная. Я пробился к стенке, недалеко от стола, на котором докладчик, капитан какой-то пехотной части, готовил нужные к докладу бумаги.

К столу подошел бравый старший унтер-офицер и открыл собрание.

Слово было предоставлено представителю солдатской секции Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов капитану Беляеву.

— От солдат офицер будет говорить,— прошептал кто-то возле меня. Я тоже насторожился...

— Товарищи, мы с вами теперь свободные люди, мы кровью своей добыли эту свободу,— начал капитан.

Вот он говорит полчаса, сорок минут и все в том же духе: свобода, воля, народ, кровь, победа и ни звука о практических задачах. Я не выдержал и крикнул:

— Товарищ капитан, о земле скажи, когда помещики отдадут землю крестьянам и когда ты отдашь им свою. Вокруг завозились солдаты. Одни смотрят на меня с удивлением, другие — с напряженным любопытством, третьи — с одобрительной улыбкой. А докладчик продолжает сыпать пышные слова и ни звука о земле, будто и не было вопроса.

Выждав некоторое время, я снова крикнул:

— О войне скажи, когда войне конец будет и когда закон о восьмичасовом рабочем дне для рабочих выйдет.

Докладчика взорвало.

— Я прошу оградить меня от этих анархистских элементов! — взревел он.

— О-г-го, куда хватил! О земле, о войне, о восьмичасовом рабочем дне — это анархия? А болтать целый час впустую — это не анархия?

Начался шум, топот, послышались выкрики.

— Правильно! Говори о земле, о войне, а зубы нам не заговаривай!

— Убрать его! — кричат некоторые.— Пусть не мешает слушать!

— Он не мешает, надо говорить о земле, о войне. Докладчик умолк, платком вытирает вспотевший лоб. Председатель собрания подзывает ефрейтора и что-то шепчет ему на ухо. Ефрейтор кивает головой, исчезает и буквально через минуту вырастает передо мной с двумя вооруженными солдатами.

— Идем,— сердито говорит он. Сопротивляться было бесполезно. Я поднялся и через боковую дверь вышел на улицу.

Но господину капитану вся обедня была испорчена, мысли солдат оказались направленными совсем не туда, куда он хотел.

В Выборгском районном Совете

Рабочие завода «Людвиг Нобель» по рекомендации нашей партийной организации избрали меня своим представителем в районный Совет рабочих и солдатских депутатов. В Петроградский Совет еще 27 февраля прямо на улице небольшой группой рабочих был избран эсер, и теперь общее собрание его утвердило. Когда я пришел на заседание райсовета, происходившее в здании Педагогического женского института, я был удивлен. Президиум уже сформирован, председателем его избран интернационалист межрайонец Максимов.

Это объяснялось тем, что пока большевики вместе с рабочими дрались за свержение царизма, меньшевики, эсеры прямо на улице собирали небольшие группы рабочих с участием своих сторонников и выбирали нужных им людей в Советы рабочих депутатов Петрограда и района. В результате оказалось, что вся революционная сила у нас, а вся власть — у них. «Форма наша, а начинка их»,— говорили рабочие. Но мы, большевики, твердо верили, что недалеко то время, когда мы завоюем большинство в Совете и поведем борьбу за победу социалистической революции.

В Кронштадте

Идет очередное собрание Выборгского районного Совета рабочих и солдатских депутатов. В повестке дня ряд неотложных хозяйственных вопросов. Максимов, председатель райсовета, занимает свое место. Неожиданно в зал входят два матроса. Одного из них мы узнали. Это был большевик, восемь лет отсидевший в царской тюрьме, от остальных семи его освободила революция. Матросы подошли к столу, извинились и о чем-то попросили Максимова. Тот отрицательно покачал головой. Тогда матрос, с досадой махнув рукой, явочным порядком занял трибуну и, не обращая внимания на протесты Максимова, крикнул: