Из осажденного десятилетия - страница 35

стр.

Сначала грохот снарядов раздавался где-то вдалеке. Но уже тогда бродить по другому миру было совершенно никак нельзя. Дождь шёл непрестанно, и Тим ничего такого не мог придумать, чтобы он прекратился хоть ненадолго. Потом взрывы стали раздаваться ближе. Тиму было страшно. Ему хотелось спрятаться в зазеркальном мире, уютном и спокойном, но укрыться там было негде. Тим раньше никогда не задумывался о том, почему в том мире у него нет дома. Это было естественно и правильно: он должен ночевать у себя в кровати, иначе расстроятся родители. Время там текло немного


по-другому, но всё же Тим не задерживался надолго в мире, который он хранил. Гулял по удивительным еловым лесам и березовым рощам, удостоверялся, что всё идёт хорошо, иногда перебрасывался парой слов с каким-нибудь зайцем, заглядывал в зеркальце, которое всегда носил с собой, чтобы вернуться, и оказывался в своём мире.

Сейчас там лил дождь, и Тим заходил совсем ненадолго. Родители удивлялись, почему он надевает в школу плащ, если на улице стоит жаркое и сухое лето.

Потом война начала быть совсем близко. Однажды утром Тим встал и увидел, что соседнего дома больше нет. Он удивился и опечалился, потому что там в подвале жила его любимая чёрно-белая кошка, которую он часто подкармливал. Ему очень хотелось верить, что в тот момент кошки в подвале не было, но больше он её не встречал.

За себя он не очень боялся. У него на шее висел счастливый камушек – куриный бог на ремешке.

Когда-то, когда папа ещё не начал пить, они все вместе были на море, и там папа нашёл этого куриного бога и подарил Тиму. Это было самое главное и настоящее, что имел Тим: мир и камушек.

Однажды он вернулся из школы (в тот день гремело и взрывалось особенно часто) и увидел, что его дома больше нет.

Папа, наверное, был на работе, а мама могла выйти на рынок или по делам, но в последнее время папа ходил на работу не каждый день, и Тим совершенно не знал, где он был сегодня. Что-то свистнуло в воздухе и взорвалось где-то совсем рядом, и Тим побежал. Было очень жарко. В его портфеле лежал лёгкий осенний плащ, скомканный и засунутый под учебники. Мостовая была выложена камнями, и когда-то между ними росли травинки, но сейчас они все сгорели. Тим забежал за угол и увидел человека в военной форме. Живот у него был разворочен, и были видны кишки, как на уроке естествознания, и лицо у него было бледным, но он был жив. У него открывался рот, хотя крика не было слышно, и в глазах его светилось нечто безумное, но живое.

В городе грохотало. Тиму было очень страшно.

Людей вокруг не было видно. Ему очень хотелось, чтобы рядом оказался кто-то взрослый, который объяснил бы ему, что делать, но здесь лежал только этот человек в камуфляже с ужасными кишками и открытым ртом, и можно было сделать только одно. Тим выхватил из кармана зеркальце, схватил незнакомого человека за руку и потащил за собой в зазеркальный мир.

– Ох, – сказал Тим, придя в себя на жёсткой каменистой земле, поросшей пушистым зелёным мхом. Дождь лил так, что его помрачённое ужасом сознание мгновенно вернулось на место. Он оглянулся. Раненого человека в военной форме нигде не было видно. Зато рядом сидел довольно крупный лис и смотрел на него ошеломлёнными глазами.

– Что, блин, случилось? – хрипло пролаял он.

Тим вздохнул.

Именно в этот момент он вспомнил то, что ему рассказывала бабушка: то, о чём она просила его забыть. Забыть, чтобы вспомнить в нужный момент.

И теперь он знал, как вылечить оба мира от дождя и войны. Ну… почти знал.

Они шли рядом с Лисом. Тот был хмурым, неприветливым и так и не назвал своего имени. Тим решил, что будет звать его просто Лис. Как в книжке.

– Куда мы идём? – хмуро спросил Лис.

– Мы ищем дом, – ответил Тим. Ему всё ещё было очень страшно. Он сжал рукой камушек на шее, и стало немного легче. Дождь шёл и шёл, не прекращаясь; липкие капли, словно тысячи ядовитых насекомых, кусали за открытое лицо и руки, заползали под капюшон плаща. Сырость поселилась везде. Мокрыми были и шорты, и футболка, и трусы, и кеды, всё было противным, холодным и мерзким. Хуже всего были те капли, что кусали за лицо: они мешали подумать и сосредоточиться.