Избранное - страница 13

Мариука спокойно приняла и этот упрек. Ей самой странно было, как она это терпит, уж что-что, а кричать она умела. Но она понимала, что Ана напустилась на нее не со зла, а от обиды и поэтому ей не следует горячиться.

— Откуда их собрать? — продолжала Ана, нервно катая носком ботинка круглый камешек.

— Там видно будет. Пойдем по домам и узнаем, кто где. Завтра воскресенье. Те, что вернулись, придут.

— Или отсыпаться будут.

— Найдутся и такие. А ну, пошли!

Медленно спустились они в долину к дому Аны. Уселись на завалинку и почти с полчаса молчали. Потом еще полчаса спорили: идти или не идти? Затем спорили, откуда начинать: с верхнего края села или с нижнего? И все время Ана язвительно посмеивалась и придиралась к Мариуке: ячейка, мол, в их деревне никуда не годится, организатор умеет только кричать, в Ниме, где все люди нуждаются и не покладая рук работают из-за куска хлеба, клуб будет тогда, когда солнце взойдет над горою Нирба, а гора Нирба находится как раз на западе. Мариука терпела, мягко и сдержанно отвечая только тогда, когда считала необходимым. Она говорила, что клуб будет раньше, чем солнце взойдет над Нирбой, что ячейка утемистов сделает свое дело, что у организатора не только глотка, чтобы кричать, но еще и сердце, которому дорог этот клуб, и что нехорошо, чтобы люди оставались в беспросветной тьме.

В конце концов уже под вечер они встали и пошли по улице на холм, на другой конец деревни, как и предлагала Мариука.

Нима была маленькой деревушкой в три десятка домишек, разбросанных по обеим сторонам единственной улицы, которая спускалась вдоль русла ручья, следуя всем его капризным изгибам. Высокие, обрывистые холмы окаймляли узкую и глубокую долину. Боясь воды, которая по весне и после проливных дождей широко и бурно разливалась, сметая все на своем пути, местные жители ставили свои домишки почти на вершинах холмов.

Ближе других лепилась к вершине холма землянка Гаврилэ Томуцы. Дорога здесь была похожа на тропку, заросшую травой и чертополохом и тянувшуюся тоненькой ниточкой до самого леса Кэрпиниш. Потому и прозвали это место Подлесье, и известно оно было скудостью своей глинистой почвы, которая летом спекалась на солнце, словно в печи, высушивая траву, а осенью и весной, пропитанная водой, раскисала и засасывала плуг.

Ана и Мариука добрались до землянки Гаврилэ Томуцы уже в сумерках. Под чистым безлунным небом холмы казались мрачными хребтами. Далеко на западе еще виднелась бледная полоска, тянувшаяся над самыми высокими вершинами, а на востоке небо сливалось с землей в непроглядной темноте. Женщин пугала эта тьма, в которой они шли молча, крепко схватившись за руки. Когда они увидели сверкающий глазок освещенного лампой окна, они разом облегченно вздохнули и повеселели, беспричинно рассмеявшись. Но им еще пришлось натерпеться страху: в воротах на них с громким лаем набросилась страшная овчарка с белой всклокоченной шерстью. В пяти шагах от них она остановилась, продолжая гавкать. Дверь землянки отворилась, пропустив луч света, и показалась коротенькая тень, густым басом прикрикнувшая на собаку:

— Бундаш! Пошел вон! Черт тебя возьми! Проходите, только как бы он вас не укусил, дурень шелудивый.

Собака куда-то исчезла так же неожиданно, как и появилась. Женщины осторожно продвигались вперед, шагая, как по колючкам, еще не освободившись окончательно от страха.

— Добрый вечер, баде[5] Гаврилэ!

— Доброго вам здоровья! — ответил им хозяин.

При свете лампы они увидели, как удивленно, недоумевающе поднялись его брови: что это за поздний визит молодых женщин в дом, где живут два парня, которые уже начали ходить на танцы? Но голос его все еще звучал дружелюбно:

— Входите, входите.

Внутри, в узкой низенькой каморке с закопченными стенами, было мало вещей, но много живых существ. На двух старых расшатанных кроватях, стоящих по углам, из-под грубых шерстяных деревенских одеял выглядывали края толстых серых холщовых простыней и солома. Матрацев здесь не знали. Посередине комнаты стоял круглый массивный довольно грязный стол из бука, а вокруг него четыре-пять табуреток. Для сиденья мог служить и сундук, стоявший под окном. Сейчас его крышка была откинута, и видны были оба отделения — одно с кукурузной, другое с пшеничной мукой. Все это да еще печка с чугунной плитой были самыми ценными вещами в землянке Томуцы.