Избранное. Романы - страница 36

Толпа стала расходиться. Мустафа ушел вдаль по лощине и в одиночестве стал совершать намаз. Сарыбала видел, как поднялся Турлыбай, отряхнул полы и пошел за Мустафой. Мальчик побрел за Турлыбаем. Мустафа не заметил их приближения. Обращаясь лицом на юг, он развернул ладони и закрыл глаза. Если бы лев сейчас зарычал рядом, он бы не обратил внимания. Крепкий, сдержанный мужчина расслаб перед богом, и по его лицу катятся слезы. В другой раз жгли бы его каленым железом, он бы не уронил и слезинки.

— Подойди сюда, мальчик, — шепотом подозвал Турлыбай Сарыбалу. — Отцу твоему сейчас не до нас. Давай поговорим. Сколько тебе лет?

— Пошел четырнадцатый.

— Джусуп, который учил тебя, сейчас живет у нас. Он говорит, что ты сообразительный. Скажи мне, что ты понял на этом собрании?

Сарыбала молча ковырял землю носком. Или он еще недостаточно грамотен, или от природы скуп на слова, замкнут, трудно понять, что у него на душе, но он больше молчит. А Турлыбаю хочется поговорить. В конце концов он задел самолюбие мальчика.

— Хороший стригунок бегает за конем, хороший мужчина с четырнадцати лет — глава семьи. А ты не станешь мужем и в двадцать четыре года. Ничего, оказывается, ты не понял сегодня.

— Нет! Все понял! — проговорил мальчик. Лицо его порозовело. — Только не все в памяти осталось.

— Тогда скажи, чьи слова тебе больше понравились!

— Амира… И ваши. Но, мне кажется, обоих вас положили на лопатки.

— Да, положили на лопатки! — И Турлыбай вздохнул. — Добрые и правдивые слова не всегда побеждают, милый. Часто ими стараются пренебречь. Но хорошие слова не забудутся, когда-нибудь да пригодятся людям. Как-нибудь доживем свои дни…

Мустафа закончил молиться, оглянулся: Турлыбай рассмеялся.

— Чему ты радуешься, грешный смертный? — спросил хаджи.

— Ты просил, воздев руки. Щедрый бог, конечно, вознаградит тебя, а ты поделишься со мной. Вот я и радуюсь.

— Обреченная ворона любит играть с беркутом. Стригунок, играя с жеребцом, может себе сломать хребет, — с улыбкой отозвался Мустафа. — Не греши перед богом. И без него у тебя немало врагов. Сначала поборись с ними.

— Не буду, ровесник, грешить, не буду. Долго ты с ним советовался, однако. Что он сказал тебе?

— Владыка всех восемнадцати тысяч миров — один аллах! Я сказал ему, что подданные твои заблудились, направь их на верный путь. Казахи дружны в мирное время, враждуют в трудное, не могут между собой договориться. Разве так можно победить врага? Я молился и просил аллаха дать нам единство, светлые мысли и послать мужественных вожаков.

— Просьба твоя — очень важная просьба. Он не удовлетворил?

— Шайтан, ты мелешь чепуху! Бог мне сосед, что ли, сразу подаст руки? Ну ладно, пойдем домой, поговорим, — предложил Мустафа и встал.

Толпа постепенно разошлась. Утих гомон, слышен лишь то там, то здесь негромкий разговор. Люди расходились вяло и невесело.

Лето прошло в волнениях. Поднялась вся степь, только в редких отдаленных аулах было по-прежнему спокойно. Волостных правителей, стоявших за царя, привязывали к конским хвостам. Немало джигитов погибло в схватках с царскими карательными отрядами.

Приближалась суровая зима. У кочевника нет ни хлеба в запасе, ни скошенного сена, ни загона для скота, ни крыши для себя. Что может быть опаснее зимы без пропитания и без крова! Сзади наседал живой враг — солдаты, впереди поджидал немой враг — стихия. Если бы лето растянулось на весь год, казахи были бы рады, кочевали бы с места на место — ищи ветра в поле. Некоторым аулам пришлось покинуть родные места и уйти в Китай и Монголию. Другие в растерянности остановились на полпути, как дикая лошадь, которую придушили арканом с петлей на конце.

К зиме, видя, что народ присмирел, снова ожили волостные, расправили плечи.

Под Спасском раскинулись шесть волостей рода куандык. Крестьянский начальник, прибыв в Спасск, занял под контору один из домов Аубакира. Торгаш ходил важно, заломив шапку, набекрень. К его мнению прислушивались и крестьянский начальник, и пристав, и англичане, хозяева завода. Разумеется, под его влияние попали и волостные старшины.