Избранные газели - страница 3
Я давно не вижу глаз волшебных, что меня всечасно истязали.
Кто, скажите, мог бы уподобить лик ее луне иль даже солнцу?
Солнце и луна лишь отражают блеск ее лица в своем зерцале!
Стан прекрасен дорогой, но все же он в глазах моих стократ красивей —
Ведь всегда прекрасней кипарисы, если воды корни их лобзали!
Отнимают сердце эти очи, родинка — клеймо на душу ставит.
Мусульмане, что с гяуркой делать? Я прошу, чтоб вы мне подсказали!
Это камнесердая проходит и смеется, сколько бы ни плакал
Атаи кровавыми слезами о скорбях, что душу истерзали.
* * *
Мои зрачки, что любят лик твой — он счастье, радость им принес, —
Считают мускус только тенью твоих агатовых волос.
Твой стан зовут все кипарисом, но можно ль с этим колдуном
Сравнить и дерево, что гордо в саду Ирема поднялось?
Храня любовь и верность, стала ты шахом царства красоты,
От справедливого правленья высоко царство вознеслось.
Стремлюсь к глазам твоим лукавым — ведь смотрят иногда они
Тайком на бедного страдальца, пролившего так много слез.
Увы, безвинно он скончался от гнета розоликих дев;
Друзья, об Атаи припомнив, вина испейте цвета роз.
* * *
Как же так? Из-под михраба, о любимая моя,
Богомольца убивают очи, злобу затая?
Думает луна: "Когда же нагляжусь и я досыта
На лицо ее!" — и смотрит у окна всю ночь, как я!
Водолаз в Омане — жемчуг, на твои похожий зубы,
Не нашел, хоть посетила много берегов ладья.
Запер дверь я дома сердца, но всегда проходит гордо
Образ локонов любимой внутрь закрытого жилья.
Трудно людям красноречья разгадать, где корни духа,
Я ж узнал от уст любимой, где истоки бытия.
У тебя ресницы — стрелы, сердцу страшны их удары,
Но еще опасней взгляды, бьют они острей копья.
Атаи склонился низко пред тобой, увидев бога,
А неверный чтит кумиров — что ж, он в вере не судья.
* * *
Ты лучше пери красотою стана,
Пленительна, стройна, благоуханна.
Тебе век Ноя, мне Иова стойкость
Дай бог в моей печали постоянной.
Пусть не исполнятся мои желанья,
Когда иная станет мне желанной.
Я плачу,- ты сияешь красотою;
Якуб я,- ты Юсуф мой несказанный.
Скорбь, радость Атаи всегда приемлет
От милой, красотою осиянной.
* * *
Прядь волос на лицо не спускай — нас смущает твоя красота.
Эта прядь — что в исламе зуннар, люди видят в ней образ креста[3].
Пусть Юсуфом тебя назовут, скажут нам — ты Мессия, Хабиб,
Ты прелестнее всех, милый друг, полны сладости эти уста.
Без тебя потеряет покой сердце даже в раю навсегда,
Если роза в саду не цветет, то скорбит соловей-сирота.
Если ты меня хочешь убить, то не мешкай, скорей приходи,
Мне разлука с тобой тяжела, а с тобою и смерть как мечта.
Отрубив мою голову, вниз брось ее, словно пряди свои, —
Если будет душа хоть на миг не тобой, а другой занята.
Крепко в душу запала мою скорбь любви, неизбывной навек,
Мне из мертвых, соперник, не встать, и напрасна твоя суета.
Говорят: "Атаи, ты не смей милой душу свою отдавать!"
Отняла она душу души, где меж нею и мною черта?
* * *
Без тебя я на свете живу, как в пустыне безлюдной, мой друг,
Изобнлье земли для меня стало житницей скудной, мой друг,
Ты не хочешь меня одарить щедрой милостью, счастье мне дать,
Ну и что ж, если благостью стал гнет твой неправосудный, мой друг!
Как был рад я тебя лицезреть! Как я плакал в разлуке с тобой!
Все мне мало и большего жду я в тоске непробудной, мой друг!
Сердце отдал тебе я давно, ты же хмуришься все на меня;
Ах, доколе ж я буду терпеть этот гнев безрассудный, мой друг!
С человеком сравню ли тебя? Дивной пери прекраснее ты!
И гранат твоих щек для меня — сад невиданно чудный, мой друг!
О Джамшиде оставь разговор — я за царство его ни отдам
На мгновение данный тобой твой фиал изумрудный, мой друг;
Жизнь отдам я за сладкий твой рот, что с улыбкою мне говорит:
"Атаи, существую ли я? Вот вопрос очень трудный, мой друг!"
* * *
Милый лик твой — что свиток красы, точка родинки — благостный стих,
И для верных свет ясных очей — это светоч стремлений благих.
Чудо мира! Не гурия ль ты? Или ангел, слетевший с небес?
Красота безгранична твоя. То — предел всех мечтаний земных.
Ты Юсуфа затмила красой; не жалея, отрежь мне язык,
Коль скажу о Юсуфе, забыв о бровях и очах дорогих.