Избранные газели - страница 4

Предо мной свой лик, царица, ты хоть раз открой,

Дай хоть миг полюбоваться милой красотой.

От очей твоих коварных как оборонюсь?

Каждый миг берет за сердце взор лукавый твой.

Выходи в сорочке тонкой в свой прекрасный сад,

Пусть там ветер с алой розой тешится игрой.

Спорить вздумала фиалка с локоном твоим —

Ей пришлось согнуться: ветер ей воздал с лихвой!

Гиацинт приблизь ты к розе хоть на краткий миг,

И навеки мир утратит счастье и покой.

Чернокудрая поближе подошла ко мне, —

Убегай скорей, терпенье,- трудно мне с тобой!

Атаи глаза газельи полюбил теперь,

Взгляд раскосых глаз страдальца не сразит стрелой.

Солнце утром горит на востоке не в твоих ли, о радость, лучах?

Словно солнце красы ты восходишь, сея взглядом влюбленность в сердцах.

Появились разбойничьи очи, губы дерзкий свершают набег —

Видно, кровь проливать ныне можно, разрешил винопитье аллах.

Да, вино всех влюбленных отрада, и недаром арабы вино

Называют "покоем", высоко поднимая фиал на пирах.

Уверяют притворно захиды, что высокий им страшен господь;

Раб, навеки плененный тобою, пред красавицей падает в прах.

Увидавши твой стан и походку, муэдзин оставляет мечеть,

Благодать на земле он вкушает — не гулять ему в райских садах!

О царица красавиц! Едва лишь собираешь ты войско кудрей,

Всех людей постигает смятенье, в их сердцах и греховность и страх!

Коль певец заведет средь собранья сладкозвучную песнь Атаи,

То Зухра заиграет на чанге, — солнце будет сиять в небесах.

Приходи, о кумир, наступили весна и праздник,

Снова людям красавица стала нужна и праздник.

На мгновенье откинь покрывало с лица, откройся,

Пусть тюльпаны и розы увидит страна- и праздник.

Я от жажды страдаю. Дай влагу мне уст студеных

В этот день, чтобы слились отрада вина и праздник

Проиграю я -душу за очи твои — две Кабы,

Ведь от предков далеких игра нам дана — и праздник.

Я душою молю — не заставь Атаи ждать долго,

Пост ужасен; с душою лишь радость дружна — и праздник.

Губ твоих вино, о дорогая,-это не Ковсар ли полноводный?

Тонкий стан, стройнее кипариса, как прекрасен он, с тубою сходный!

Взглянешь ты лишь раз — и разрушаешь тысячу сердец одним набегом,

Эти очи — так я разумею — с нечестивцами Хейбара сродны.

Горе голове моей несчастной! Черный день наступит для бедняжки

Из-за сердца, что стремится к амбре локонов прекрасных сумасбродно.

Ты кинжал повесила на пояс, но не обнажай его, не надо —

Взгляд лукавых глаз сразит вернее, он опасней чем булат холодный.

Это просто клевета невежды, что в Оманском море-чистый жемчуг.

Нет, зубов твоих блестящих перлы — настоящий жемчуг благородный.

Ты меня всечасно притесняешь; я умру, стремясь к тебе единой,

Ибо тот, кто угнетает, даст ли в руки то, что для души угодно?

Беден я, безвестен, ты богата красотой своею ненаглядной,

Если у богатых дара просит, — невиновен в том бедняк голодный.

От красавиц верности с любовью, полагаю я, никто не видел;

Как и красной серы, над которой трудятся алхимики бесплодно.

Атаи, уйди от всех желаний, если ты идешь к своей любимой;

То, чего ты хочешь, недоступно, но не можешь ты хотеть свободно.

Создавая человека в черной мгле небытия,

Бог хотел, чтобы явилась миру красота твоя.

Богословы говорят нам,- рот не существует твой.

Стан зовут несотворенным горней мудрости друзья.

Если ты меня, больного, все же навестить придешь —

Ты убытка не потерпишь, хоть и выгадаю я.

Я б сгорел в огне гранатов щек твоих, меня спасло

Яблоко — твой подбородок: жизни скрыта в нем струя.

Если бы пушок Аяза не любил султан Махмуд,

То для "Шах-намэ", конечно, был бы лучший он судья[5].

Кравчий, принеси скорее розоцветного огня,

Утром, под напевы лютни он — источник забытья.