Избранные газели - страница 5
Пусть состарится с любимой Атаи — не упрекай:
Он путем единобожья шел, от боли вопия.
* * *
Из лика твоего Ирема сад возник,
Из уст твоих возник живой воды родник,
Рассказ о красоте Юсуфа-ханаанца
Из книг красы твоей, что всех прекрасней книг.
Твою красу, мой друг, предчувствовали раньше,
И все ж такой, как ты, не видел мир-старик.
В предвечности из уст твоих упала капля,
К ней, как к душе миров, теперь весь мир приник.
На пальцах у тебя я хну иль кровь увидел?
Нет, то не хна, то — кровь влюбленных горемык.
Забравшись под михраб бровей твой взгляд неверный
Лежит всегда хмельной... Тархана он достиг!
В собольей шубе ты подобно ночи стала,
Зухрою светит взгляд, луною — ясный лик.
Прекрасны все твои черты, хвала аллаху,
И мир, смотря на них, издал восторга крик.
Так долго Атаи мечтал о луноликих,
Что стал, как небосвод, вращаться каждый миг.
* * *
О приди, ведь покоя у сердца давно,
жаркой страстью к тебе опаленного, нет.
Сил разлуку терпеть, ожидать день и ночь
у меня, злой тоской угнетенного,- нет.
Мой Мессия, спроси о недуге моем
и о том, как измучено сердце мое,
А не то, кроме смерти от тяжких скорбей,
мне спасенья от горя бездонного нет.
Слабой жизни дыханье в печальной груди
я отдам за индуса любимых кудрей.
Ведь другого товара в торговле с тобой
у бедняги, удачи лишенного, нет.
До какой же поры ты, подобно врагам,
будешь прахом дороги меня почитать?
Богу ведомо: в сердце печальном моем
праха черного, ветром взметенного, нет.
Видят псы твои, как я стою у ворот —
и зовут меня громко, и нет в том стыда,
Кто жалеет на свете меня, кроме псов?
Друга сердца, ко мне благосклонного, нет!
Что ты мне говоришь — "Не смотри каждый миг
на лицо мое! Бойся злословья людей."
Иль не ведаешь ты, что бессилен я здесь,
ибо воли у страстно влюбленного нет.
От разлуки с тобой, камнесердый кумир,
истомился, погиб наконец Атаи,
Не сказала ни разу ты: "Где ж он пропал?
Что ж несчастного, в прах превращенного, нет?"
* * *
Черные очи, подобно газели, ищут повсюду забав и проказ.
Цель найдена и, не зная ошибки, вдаль их коварства стрела понеслась.
Не было в мире оружья такого для истребления душ и сердец!
Что же страшнее бровей твоих тонких, сердце и ум восхищающих глаз?
Сколько б ни рыскал ты между красавиц, ты не видал меж пленительных дев
Этой походки и тонкого стана, взгляда, что манит, горя и лучась.
Слава аллаху! Сегодня с любимой мы наконец-то увиделись вновь —
Раньше я думал, что в рай лучезарный верных ведет воскресения час.
О, как мечты Атаи бесполезны: зная неверность красавиц, у них
Ищет любви он и верности снова, и до сих пор его пыл не угас.
* * *
Красота твоя — чудесный райский сад,
А уста — источник жизни и отрад.
Гиацинты — кудри, стан твой — кипарис,
Аргаван — ланиты, как стрела — твой взгляд.
Стан, уста любимой тонки как мечта.
Кто поймет загадку, что они таят?
Что ты так сурова? Хочешь душу? На!
Без тебя, измучен, буду смерти рад!
Что ты плавишь душу в тигле смертных бед?
Ведь тебе от века отдан сердца клад!
Ты другою стала, но не Атаи,
Он одной лишь верен много лет подряд.
* * *
Разлучился я с милой моей, охватил мое сердце недуг,
Стало сердце наперсником бед, собеседником горя и мук.
Несомненно, сегодня умру я в разлуке с любимой моей,
Ибо жизнь без души на земле — это просто бессмысленный звук.
Говорят, естг Ирем и Ковсар, есть и райское древо Туба,
Не влюбленный тогда лишь в раю, если рядом единственный друг.
Лик Юсуфа у милой моей, эта ямочка — кладезь его,
Хызр — пушок, а уста — это ключ, орошающий поле и луг.
Ставят шейхи задачу себе — смысл найти всех таинственных слов;
Только родинки смысл и кудрей недоступен для мудрых наук.
Что такое любовь, не узнал многомудрый муфтий в медресе.
Там ведут разговоры одни, в цель не может попасть этот лук.
Чтоб не сгинуть в обители бед, как несчастный погиб Атаи,
Ты сближения с ней не ищи, ведь свидания горше разлук.
* * *
Темный пушок на лице дорогой — то у источника жизни трава,
Бабочкой вьется душа вкруг нее, все оживляет она существа.
Скажешь ты, что окрыляет пером всадница стрелы в колчане своем? —
Срезали крылья у птицы души, бедная при смерти, дышит едва.
Если живой ты воды не испил из упоительных губ дорогой, —