Капитан Арена - страница 10

И тогда маски, став предметом всеобщего внимания, начали выразительную пантомиму, соединяя стенания с танцами. Время от времени они прерывали свои па, чтобы приблизиться к манекену Печали и, встряхивая его, попытаться разбудить, однако, видя, что ничто не может вывести его из состояния оцепенения, продолжали свой танец, который с каждой минутой становился все более мрачным и унылым. Его фигуры были незнакомыми, ритм — медленным, кружения — длительными, и все сопровождалось печальным, однозвучным пением, постепенно наполнявшим сердца присутствующих тайным страхом, который в конце концов охватил весь зал и стал всеобщим.

В минуту молчания, когда песня перестала звучать, а присутствующие все еще вслушивались в тишину, одна струна арфы лопнула с тем резким и ясным дрожащим звуком, который проникает в сердце. Невеста тихо вскрикнула. Известно, что подобное происшествие обычно считают предвестием смерти.

И тогда чуть ли не в один голос все стали кричать двум танцорам, чтобы они сняли маски.

Но один из них, подняв палец, словно требуя тишины, ответил от своего имени и от имени своего спутника, что они не хотят открываться никому, кроме молодого графа Альбано. Его слова были справедливы, ибо на Сицилии таков обычай: если кто-то приходит в маске на бал или какой-то вечер, то снимает маску лишь для хозяина дома. Поэтому молодой граф открыл дверь соседней комнаты, давая понять маскам, что если от них требуют выдать свой секрет, то секрет этот будет, по крайней мере, известен только ему одному. Два танцора тотчас подхватили манекен и, танцуя, вошли в комнату; граф Альбано последовал за ними туда, и дверь сразу закрылась.

В эту минуту, словно лишь присутствие незнакомцев мешало продолжению праздника, оркестр подал знак к началу кадрили, образовались группы танцующих, и бал возобновился.

Между тем прошло около двадцати минут, но ни маски, ни граф так и не появлялись. Кадриль закончилась при всеобщем смятении, словно каждый почувствовал, что неведомое несчастье нависло над празднеством. Наконец, когда встревоженная невеста собралась просить отца войти в комнату, дверь отворилась и появились обе маски.

Они сменили наряды, надев черное платье на испанский манер; новое платье было более открытым, чем первое, и по тонкости талии одного из незнакомцев можно было догадаться, что это, должно быть, женщина. На руке и на шляпе у них был траурный креп, и, так же как при первом своем появлении, они несли манекен; однако красный покров, в который он был завернут, поднимался выше и спускался ниже, чем в первый раз.

Как и тогда, они положили манекен на оттоманку и снова принялись за свои символические танцы, однако эти танцы приобрели еще более зловещий характер, чем раньше. Оба танцора опускались на колени, издавая печальные стоны, воздевая руки к небу и всеми возможными способами выражая скорбь, которую они начали пародировать. Вскоре эта странно затянувшаяся пантомима стала вызывать беспокойство у присутствующих, особенно у новобрачной; встревоженная отсутствием мужа, она проскользнула в соседнюю комнату, где надеялась его найти; но едва Костанца вошла туда, как послышался крик и она, бледная и дрожащая, вновь появилась на пороге, зовя Альбано. Граф делла Брука тотчас бросился к ней узнать, что ее так напугало, но, не в силах ответить на этот вопрос, она пошатнулась, произнесла какие-то невразумительные слова, показала на спальню и потеряла сознание.

Это происшествие приковало внимание всех присутствующих к молодой женщине: каждый суетился подле нее, одни — из любопытства, другие — из сочувствия. Наконец она пришла в себя и, оглядываясь по сторонам, стала с глубоким страхом звать Альбано, которого никто так и не видел.

Тут только вспомнили о масках и обернулись в ту сторону, где их оставили, чтобы спросить, что они сделали с молодым графом. Но обе маски, воспользовавшись всеобщим смятением, исчезли.

Один лишь манекен остался лежать на оттоманке — застывший, неподвижный, укрытый своим пурпурным саваном.

К нему подошли и, приподняв край савана, ощутили человеческую руку, но судорожно сжатую и похолодевшую; в одну секунду развернули покров, скрывавший манекен, и увидели, что это труп. С него сорвали маску, и все узнали молодого графа Альбано.