Карл Смелый. Жанна д’Арк - страница 36

Тогда Людовик XI запретил своим подданным оказы­вать какую бы то ни было помощь англичанам и даже торговать с ними. Разумеется, этот запрет распростра­нялся и на тех подданных герцога, что были французами; и потому герцог, желая выразить свое неудовольствие по поводу того, как обошелся с ним король Франции, в свой черед направил к нему в качестве посла Жана де Круа, сира де Шиме.

Однако король даже не принял посла герцога; он лишь позволил, чтобы тот якобы случайно встретился с ним в одной из галерей дворца.

Вынужденный подчиниться этому требованию, сир де Шиме объяснил королю причину своего посольства, однако Людовик, не дав ему договорить до конца, про­молвил:

— Э! Что за человек ваш герцог Бургундский? Разве он сделан из более драгоценного металла, чем другие принцы?

— Да, государь, — храбро отвечал посол. — Ибо он защитил и уберег вас от гнева короля Карла, вашего отца, когда ни один другой принц или сеньор не осмелился оказать вам гостеприимство.

Король натянул шапку на глаза и вернулся к себе в комнату.

Правда состояла в том, что под своей явной неблаго­дарностью по отношению к герцогу Бургундскому и своим мнимым великодушием по отношению к Марга­рите Анжуйской король Людовик XI прятал важную политическую цель: он хотел заманить к себе Маргариту, морить ее голодом и, когда она будет всерьез голодна, выкупить у нее за кусок хлеба Кале. Как мы уже гово­рили, Кале оставался единственным городом, который англичане еще удерживали во Французском королев­стве.

Людовик не терял надежды.

Он напоминал тех людей, кому посчастливилось обла­дать косоглазием: наблюдая за Англией, он увидел, что запылала Испания.

Он поспешил заключить договор с горожанами Льежа, то есть с самыми ожесточенными врагами герцога Бур­гундского; он называл их своими кумовьями — это слово служило у него знаком дружеского расположе­ния — и обязался защищать их против всех и вся.

Возникает вопрос, какую выгоду мог извлечь Людо­вик XI от своих льежских кумовьев.

Мятеж в нужное время! Впрочем, мы еще увидим, как он это проделает.

А вот что привлекло взор Людовика XI к Испании.

Дон Хуан Арагонский, желая угодить своей второй жене, избавился — история недостаточно ясно рассказы­вает о том, как это произошло: то ли притворно добро­детельная, то ли продажная, она нередко зажмуривает глаза — так вот, дон Хуан Арагонский избавился от сво­его сына дона Карлоса Вианского, наследника престола Наварры.

Каталонцев привела в отчаяние смерть принца, кото­рый, не желая покидать их, отказался от неаполитан­ского трона и согласен был забыть обо всем на свете, читая Гомера и Платона; поговаривали, будто тень несчастного принца появляется по ночам на улицах Бар­селоны, рыдая, стеная и вопия о преступлении своего отца.

Граф де Фуа, зять дона Хуана Арагонского, имел соб­ственные виды на наследство в Испании; находясь в зависимости от короля Франции, он призвал Людо­вика XI отомстить за эту смерть. Людовик XI уже видел себя впереди владетелем Руссильона и с набожным видом заявил, что он берет дело усопшего в свои руки.

Людовик XI очень любил подобные дела.

Правда, Уорик готовил флот, чтобы высадить войска во Франции, но, непонятно почему, Людовик XI ничуть не опасался Уорика.

Вместе с тем у него не было ни единого су на войну с Испанией.

Куда же ушли деньги короля? Возможно, это знал Уорик, том самый, кого король ничуть не опасался.

Людовик XI ввел пошлину на вино, отменил прагма­тическую санкцию и стал самостоятельно назначать епи­скопов, обогащаясь за счет их бенефиций; затем, чтобы привлечь на свою сторону святых угодников, прежде чем предпринимать что-либо в Испании, он объявил, что отправляется на богомолье в Сен-Мишель-ан-Грев и в аббатство Святого Спасителя в Редоне.

Это было средством изучить положение дел в Бретани вблизи; король, вполне естественно, не доверял ее гер­цогу и, прежде чем направиться к Пиренеям, был не прочь узнать, что остается у него за спиной.

Герцог Бретонский весь обратился в зрение и в слух, чтобы увидеть и услышать, что будет происходить во время этого богомолья.

Но он лишь напрасно потерял время: король, не желавший, чтобы его что-либо отвлекало от благочести­вых размышлений, накануне своего отъезда приказал возвестить повсюду, что любой, кто последует за ним, будет наказан смертью.