Кавалеры Виртути - страница 67

Таким образом, специалисты по сжиганию книг и бесчинствам против мирного населения не имели большого желания встречаться с польскими солдатами. Гитлеровцам, подгоняемым криками командиров, хватало духу всего на несколько шагов вперед. Довольно быстро продвигались только штурмовые группы моряков, атаковавшие вдоль канала. Остатки стены служили им защитой, облегчали подход к вартовне.

Замерыка первым заметил притаившиеся около пролома фигуры и пустил в их сторону несколько коротких очередей. Каски рассыпались, исчезли за выщербленной линией кирпичей, но через некоторое время начали появляться вновь, приближаться. Опасность непосредственной атаки нависла над вартовней, и Грудзиньский понял, что нельзя терять ни минуты. Он взял из открытого ящика несколько гранат, заткнул за пояс:

— Кто добровольно?

Домонь вскочил первым, и они вместе вышли в переднюю часть вартовни, где притаился капрал Бараньский с пулеметом, взобрались на временную баррикаду. Грохот выстрелов показался им здесь сильнее и чаще, а темнота — гуще. В глубоком мраке стирались контуры предметов, стена вартовни казалась огромной и высокой. Они двигались вдоль нее. Выглянули осторожно из-за угла. Немцы могли уже покинуть свои позиции, поэтому оба испытующе оглядели пространство, отделяющее их от стены.

— Я иду первым, — сказал Грудзиньский.

— Ты командир. — Домонь придержал его за рукав. — В случае чего…

Только сейчас они поняли, что совершили ошибку, покинув вартовню, но отступать было поздно. Поэтому они поползли друг за другом в сторону стены, держа гранаты наготове. Домонь на мгновение оглянулся и бросил взгляд на низкую глыбу вартовни: она сверкала огнем, стойко держась здесь, над каналом, другой берег которого тоже громыхал выстрелами, искрился полосами очередей.

Из-за стены показались каски, и Грудзиньский слегка хлопнул Домоня по спине:

— Давай!

Они швырнули гранаты, за стеной охнули взрывы, взвились вверх красные языки пламени. Домонь вскочил, подбежал к стене и бросил за нее связку гранат. Он слышал, как осколки хлещут по камням. Грудзиньский крикнул из темноты:

— Назад!

Время 22.00

Раненые подняли головы, когда майор Сухарский остановился у порога. Они лежали в чисто побеленном подвале, превращенном в госпитальную палату, на железных кроватях, уже перевязанные капитаном Слабым, который в этот момент вышел из маленькой, отгороженной ширмой ниши, где устроил себе временную операционную и спальню. Вместе с Сухарским он обошел раненых, останавливаясь у каждой койки, и майор подробно расспрашивал солдат об обстоятельствах, при которых они были ранены, и о том, как они себя чувствуют. Все держались молодцом, а капрал Вуйтович даже пытался шутить:

— По крайней мере разок вылежусь и отдохну в армии. — Он широко улыбнулся, обнажив белоснежные зубы, и тут же добавил совершенно другим голосом: — Мы держались сколько могли, пан майор.

Сухарский кивнул.

— Я знаю. Вы сражались геройски.

— Если бы «Шлезвиг» не подошел так близко…

Сухарский остановил капрала быстрым движением руки:

— Не думайте больше об этом. План обороны предусматривал отход «Парома».

По щекам раненого разлился нездоровый кирпичный румянец. Врач склонился над ним.

— Хотите пить?

— Нет. — Вуйтович покачал головой. — Пан майор, это правда, что Ковальчик, Усс и Земба погибли?

— Правда.

Когда оба отошли немного в сторону, Сухарский тихо сказал:

— Раненых надо ограждать от такого рода сообщений. Откуда они об этом узнали?

— Время от времени кто-нибудь да забежит сюда. Они выпытывают обо всем. Это трудно предотвратить.

— Но вы все-таки постарайтесь.

Капитан пристально посмотрел на коменданта. Шепотом спросил:

— О чем еще они не должны знать?

Тусклый свет висевших под потолком лампочек отбрасывал желтые отсветы на лицо майора. Врач вглядывался в это лицо, но ничего не мог на нем прочитать.

— По радио передали сообщение о пограничных боях. Это все, что я знаю.

Слабый подумал, что это и в самом деле немного и что майор или не хочет, или действительно ему нечего больше сказать по самому важному для них вопросу. Поэтому он спросил прямо:

— А мы, пан майор! Какое наше положение?