Классическая проза Дальнего Востока - страница 40

Все слышавшие слова Чжана вздохнули с сожалением.

Год спустя Ин-ин выдали замуж, Чжана тоже женили. Случилось ему проходить мимо дома, где жила Ин-ин, и он зашел туда и попросил ее мужа сказать ей, что двоюродный брат просит позволения повидать ее. Муж передал, но она не вышла. Чжан был так огорчен, что это было видно по выражению его лица. Узнав об этом, она тайком написала стихи, в которых говорилось:

 "Истаяло тело мое, исхудало,  Увял цвет моей красоты.  Без роздыха мечусь на постели,  А встать с нее силы нет.   Не потому от людей убегаю,  Что взглядов досужих страшусь,  Но вам, признаюсь, на глаза показаться  Мне было бы стыдно теперь".

Так и не встретилась с ним...

Через несколько дней, когда Чжан собирался уезжать, она снова прислала ему стихи на прощанье:

 "К чему теперь вам похваляться,  Что отказались от меня?  С какою силой оболыценья  Просили вы моей любви!   И если к нам вернетесь снова,  Прошу вас только об одном:  Любовь, что вы мне подарили,  Отдайте молодой жене".

С этих пор они уже не получали больше вестей друг о друге.

Большинство современников Чжана хвалило его за то, что он сумел исправить свою ошибку.

Встречаясь с друзьями, я часто заводил разговор об этой истории, чтобы те, кто знает о ней, не вели себя подобным образом, а поступающие так же, как Чжан, не упорствовали в своих заблуждениях.

В девятой луне года "Чжэньюань" правитель канцелярии Ли Гун-чуй ночевал у меня дома, в квартале Цзинъаньли. Во время беседы мы коснулись этой печальной истории. Ли Гун-чую она показалась необыкновенной, и в назидание потомкам он написал "Песнь об Ин-ин". Барышню Цуй в детстве звали Ин-ин, поэтому Гун-чуй так назвал свое произведение.

В те годы, когда на смену династии Северная Чжоу пришла династия Суй, жил некий Ду Цзы-чунь.

Молодой повеса и мот, он совершенно забросил дела семьи. Не знал удержу в своих прихотях, проводил время в кутежах и буйных забавах и очень скоро пустил по ветру все свое состояние. Попытался Цзы-чунь искать приюта у родственников и друзей, но не тут-то было: всякий знал, какой он бездельник.

В один из холодных зимних дней, оборванный, с пустым брюхом, шатался он по улицам Чанъани. Настал вечер, а поесть ему так и не удалось. И вот, сам не зная, зачем он сюда забрел, оказался он у западных ворот Восточного рынка. Жалко было смотреть на него. Голодный, измученный, стоял он, глядя на небо, и время от времени протяжно вздыхал.

Вдруг перед ним остановился, опираясь на посох, какой-то старик и спросил:

- Что с тобой? Отчего ты все вздыхаешь?

Цзы-чунь открыл ему душу, негодуя на родственников и друзей за их бессердечие. Лицо юноши красноречивее слов говорило о его страданиях.

- Сколько ж тебе надо, чтобы жить безбедно? - спросил старик.

- Да тысяч тридцати - пятидесяти, думаю, хватит, - ответил Цзы-чунь.

- О нет, мало! - воскликнул старик.

- Сто тысяч.

- Нет.

- Ну так миллион.

- Нет, и этого мало.

- Три миллиона.

- Трех миллионов, пожалуй, хватит, - согласился старец.

Он вытащил из рукава связку монет и, отдавая ее Цзы-чуню, сказал:

- Вот тебе на сегодняшний вечер. Завтра в полдень я жду тебя у Подворья персов на Западном рынке. Смотри не опаздывай. Цзы-чунь явился точно в назначенный срок и в самом деле получил от старца целых три миллиона. Старик ушел, не пожелав назвать ни имени своего, ни фамилии.

А Цзы-чунь, получив в свои руки такое богатство, принялся за прежнее. Казалось ему, что дни невзгод навсегда миновали. Он завел добрых коней, щегольские одежды и с компанией прихлебателей не вылезал из домов певиц, услаждая свой слух и взор музыкой, пеньем и танцами, а делом заняться и не думал. За два года он спустил все деньги.

На смену роскошным одеждам, экипажам и лошадям пришли одежды и лошади попроще и подешевле. Лошадей сменили ослы, а когда и ослы исчезли со двора, пришлось ходить пешком. Под конец Цзы-чунь снова впал в прежнюю нищету. Не зная, что предпринять, очутился он у рыночных ворот и хотел было снова дать волю жалобам. Но не успел он и слова вымолвить, к нему подошел тот же самый старик.