Книга Короткого Солнца - страница 66

— Спусти парус! — снова закричала она, и я спросил, чего она хочет.

В ответ она выстрелила.

Я приставил карабин к плечу. Я редко стрелял из них, но очень старался вспомнить все, что когда-либо слышал о них, — советы Сухожилия и сотен других, — как держать ружье и целиться, как стрелять хорошо и быстро. Я до сих пор помню свое волнение, когда я спустил предохранитель, навел мушку на пиратскую лодку и нажал на спусковой крючок.

Донесся гневный раскат грома, и карабин, казалось, забился в руках, едва не сбив меня с ног; но мой первый выстрел был так же безрезультатен, как и их, насколько я мог судить. Прежде чем я успел выстрелить во второй раз, Бэбби оказался рядом со мной, скрежеща клыками.

Однако звук выстрела разбудил не только Бэбби, но и мой рассудок; я опустил карабин и стал разворачивать баркас против ветра до тех пор, пока мы не легли настолько круто, насколько я осмелился; я выбрал парус, изо всех сил стараясь не обращать внимания на выстрелы, направленные в меня. Когда я оглянулся на длинный черный корабль, преследующий нас, я понял, что был прав. Он не мог держать наш курс, который был направлен почти прямо в море.

Баркас сильно качало, бушприт зарывался в волны, которые поднимали его корму, и тогда ветер бил в нее. Тем не менее я снова начал стрелять из карабина и, после еще двух или трех выстрелов, понял, что надо нажимать на спусковой крючок в самой высокой точке, как раз перед тем, как корма уходит из-под меня. Прежде чем я успел перезарядить ружье, я с удовлетворением увидел, как женщина, стрелявшая в меня, упала в море.

— Мы едем прямо в Паджароку! — сказал я Бэбби, пока перезаряжал карабин патронами из карманов, и он кивнул, показывая, что понял.

Моя интуиция опередила разум. Но когда я выстрелил снова, я понял, что это было правильно. Поскольку один из их товарищей погиб, экипаж черной лодки наверняка попытается держать нас в поле зрения до наступления тенеспуска, а ночью занять позицию между материком и нами, предполагая, что мы направляемся в какой-нибудь северный порт и повернем на северо-восток, как только убедимся, что нас больше не видят. Если мы это сделаем, и им повезет, они увидят нас в тенеподъем.

— Если карта Вайзера верна, море в этом месте будет гораздо шире, — объяснил я Бэбби, — и я уверен, что плыть через него будет опасно даже для лодки гораздо большего размера, чем наша, с большим количеством людей и достаточным количеством припасов. Но для нас намного опаснее вернуться назад и снова наткнуться на эту черную лодку; кроме того, если мы пересечем море напрямик, это будет намного быстрее. — Я чуть было не добавил, что, если ему не нравится эта идея, он может выпрыгнуть и поплыть. Он кивнул так доверчиво, что мне стало стыдно за свой порыв.

Возможно, вместо этого мне следовало бы стыдиться того, что я убил женщину, упавшую с черной лодки. Это ужасно — лишить жизни другого человека, и я давным-давно никого не убивал, с тех пор, как мы с Крапивой (вместе с Кабачком, Ложнодождевик и многими другими) сражались в туннелях с труперами генералиссимуса Сиюф. Это действительно страшная вещь — для разума и для совести. Однако она не всегда ощущается как нечто ужасное. В то время я больше беспокоился о своей жизни, чем о ее, и с радостью отправил бы черную лодку на дно, если бы это было в моих силах.

К тенеспуску ветер стих, но к тому времени нас уже было не видно ни с черной лодки, ни с берега. Я привязал румпель и лег, положив карабин рядом с собой, решив проснуться через час или два, после чего внимательно осмотреть море и оценить погоду, прежде чем снова заснуть; но когда Бэбби разбудил меня, кряхтя и постукивая по моей щеке и губам рогообразными пальцами передних лап, первый свет уже просочился на небо.

Я сел и потер глаза, зная, что нахожусь на баркасе, но на несколько секунд поверив, что мы направляемся в Новый Вайрон. Ветер значительно усилился (что, как мне тогда казалось, и послужило причиной того, что Бэбби счел необходимым разбудить меня), но вчерашняя тяжелая зыбь была смягчена быстрыми волнами, которые мягко и плавно катили баркас, верхушка нашей мачты низко и вежливо кланялась то вправо, то влево, то снова вправо, как будто была почетным центром какого-то величественного танца.