Когда мне было 19 - страница 21

Светлый кабинет с голубыми стенами и высоким потолком стал для нас новой атмосферой новоиспечённых армейских будней. Наверно, это было единственным местом, кроме церквей, где не установили потолки «Армстронг». Справа от меня располагался обыкновенный рабочий стол и напротив него — кушетка. Вот и всё, что там было — такой себе японский минимализм. За столом сидела молоденькая девушка и медленно обсасывала шариковую ручку, жадно пожирая взглядом новых пациентов. Рядом стояла ворчливая старуха, облокотившаяся об краешек стола. Она же впоследствии и оглядела небрежно наши тела. Во время осмотра молоденькая медсестричка, не отрывая взгляда от наших половых органов, о чём-то мечтательно думала. Так стыдно было, что хотелось сквозь землю провалиться. От таких нескромных взглядов чувствуешь себя девственником-первоклассником. Но, к нашему счастью, закончилось это быстро. Помню, что краснели в том кабинете все, кроме старухи и той молоденькой девушки, которая так и не смогла, по всей видимости, найти лучшего применения шариковой авторучке. А уж по окончанию стыда Арсен начал хвалиться, что даже подмигивать успевал.

— Да ты что? — спросил Юра с ноткой недоверия.

— Да я вам говорю. Я подмигивал ей!

— Кому? Старухе что ли?

— Идите к чёрту! Я про молоденькую девушку!

— Её папа, наверное, пекарь.

— Почему ты так думаешь, Юрик?

— У неё такие сочные булочки.

Майор, разумеется, нам быстро закрыл рот и, пригрозив всеми чертями, провёл нас ещё по нескольким кабинетам. Короче, нас там и потрогали, и в ягодицы поглядели, и грудь измерили — хоть не поимели, и на том спасибо.

Оставался последний кабинет, в котором находился психиатр. Мы уже изрядно устали, да и холодно бродить голяком по коридорам да кабинетам. Как-никак, конец октября. Ступни становились сухими и шершавыми. Возле двери последнего кабинета была очередь, человек тридцать, которые нервно ожидали своей очереди. Но наш майор не растерялся и тут же скрылся в толпе обнажённых парней. Минуту нет, две — нет, а по истечению пятой, он снова вынырнул и строго сказал, чтобы мы следовали за ним. Я на минутку даже загордился нашим военкоматом. Такая дипломатичность.

Сквозь давку и недовольные лица парней, что стояли тут, по всей видимости, не первый час, я с ребятами пробрался к кабинету психиатра. Вместе с нами зашли ещё три парня из другого военкомата. Мы смирно стали перед длинным лакированным столом, за которым сидело три человека в белых халатах. Их лица выражали полную апатию ко всему, что проявляло на этой земле жизнь. Один из врачей осмотрел нас утомлённым взором и с наигранной улыбкой спросил:

— Ну что, ребята? Служить хотим?

Я с Юрой и Арсеном ухмыльнулись, заприметив в его фразе противную фальшь. А рядом со мной стоял высокий накачанный парень со смуглой кожей, будто только с Комсомольского пляжа.

— Я с удовольствием буду служить! — патриотическим воплем проговорил он, отчеканивая каждое слово, будто пушечный выстрел и, гордо выпятив грудь, продолжал:

— Какой же из меня будет мужчина, если я не отдам долг Родине?!!

Врачи, молча, кивнули, мол: «Вот это истинный боец».

В ходе продвижения времени, врачи подзывали каждого из нас к себе и задавали глупейшие своей простотой вопросы. Дошла очередь и до меня. Подошёл я смело к бородатому врачу, он был заведующим. Его пристальный взгляд вонзился прямо в мои глаза. Что-то он жаждал прочесть в них, это выдавала тишина, накрывшая кабинет.

— Служить желаешь? — спросил он, ухмыляясь и прищуривая глаза.

— Ну, не так, чтоб задница горела…

— Ясно-ясно. Не продолжай! А ну-ка, скажи мне, как расшифровать пословицу: волка бояться — в лес не ходить!

— Ну, если страшиться предстоящих трудностей, то нечего и вовсе браться за дело.

— Правильно. Грамотно излагаешь. Много читаешь?

— Да я и вовсе гуманитарий: я и стихи пишу, и…

— Ясно-ясно. Не продолжай! А ну-ка, скажи мне, любезнейший, а сколько будет четыре умножить на три?

— 12! — отчеканил тут же я, удивляясь простоте поставленных вопросов.

«Неужели нас тут совсем за идиотов принимают?» — сверкнула мысль.

— Верно. А семья благополучная?