Колдун - страница 21
— Кончили бы один раз трепаться.
Редактор был ошарашен; ошарашены были все. Всякая работа прекратилась. Стало очень тихо.
— Пойдем ко мне, — сказал редактор.
Белоусов поднялся и невозмутимо последовал за ним в кабинет. Редактор сел в свое кресло, сложил перед собой руки, прищурился (это было его стилем) и спросил:
— Ты что?
— А, — сказал Белоусов и повернулся к нему профилем. — Что я в самом деле... Тоже нашли...
— Что случилось?
— А... все дерьмо.
— Что все?
— Все.
— Так уж прямо и все?
— А что нет, что ли?
— Конечно, нет. Как же это — «все»? Подумай, что ты несешь?
— А что, не хватает, что ли?
— Хватает, конечно. Но ведь не «все».
— Ну, не «все», согласен. Но иногда такое... так...
— Вот. Правильно. Иногда. Это другое дело. Иногда — да. Так что случилось-то?
— Да ничего.
— А все-таки?
— Да... так...
— Что это ты вдруг-то?
— А что? Так уж, думаете, я и держусь за это место?
— Да я, признаться, и не думал... Я ведь так просто. — Редактор задумался. — Работник ты нормальный. Ничего не скажу. Ну, а то, что я это иногда, так ведь — шутки. Разве не ясно?
— Да я что... Пожалуйста.
— Садись, — сказал редактор.
— Ладно, — сказал Белоусов. — Извиняюсь.
Редактор вздохнул.
— Здоров?
— Здоров. А что?
— Да нет, ничего. Бледность, худой... Вот и подумал...
— Это так кажется, не вы один...
— Вообще-то да — ты всегда такой был. Верно. Когда, помню, устраиваться пришел, вот, думаю, судьба туберкулезничка принесла. Ты уж извини. Не возьму, думаю. Хе-хе... хе-хе... хе-хе... — Тело редактора заходило ходуном.
Белоусов тоже засмеялся.
— Взяли все же.
— Взял. И не жалею. — Он вытер слезы. — Слушай, а может, ты устал? Вон сорвался-то как. Нервы, они... Сейчас у нас тихо, мирно, практикантов на днях пришлют. Вот бы и взял на это время отпуск. Да в снега куда-нибудь.
— Зимой, — мечтательно сказал Белоусов. Ему понравилось редакторское «в снега».
— А что? Ты не думай, не настаиваю. Не хочешь — твоя воля.
— Да я что... Если надо...
— Да ничего не «надо»! Вот чудак человек. Я ведь подумал, что такая перспектива тебя, может, заинтересует. Ведь мы, дураки, все летом да летом. И совсем упустили, что зимой-то ведь прелесть одна. Это ж такой отпуск можно провести! И тихо, и бело, и толкотни никакой!
— Это — да, — сказал Белоусов.
— Только не думай, ради бога, что гоню тебя. Просто дружеское предложение, совет. Не хочешь — не надо.
Они проговорили около часа. Перешли к делам завода, газеты, и оба, кажется, забыли, по какому поводу начался разговор. На прощанье редактор этак полуслужебно подмигнул и плутающим голосом сказал:
— Повышаться тебе, конечно, надо. А что?! Вот скоро мой зам на пенсию пойдет... Только ты это... имей все же в виду мое положение, обстановку. И в следующий раз...
Неожиданный поворот дела не произвел на Белоусова должного впечатления. Только со временем все больше стала занимать мысль об отпуске зимой. Он вспоминал рассказы сотрудников и знакомых об отпускных приключениях, обо всей этой крымско-кавказской кутерьме в диких и цивилизованных вариантах, о сельской опрощенческой идиллии с грибами, травяными настоями и банями, о турпоходах и турпоездках и приходил к выводу, что в общем-то тут все довольно шаблонно. Шаблон уже в том, что любой из вариантов — летний. Он не встречал человека, предпочитающего отпуск зимой, он и сам всегда «отпускался» летом, чтобы поваляться на подмосковной даче у бабушки. И тогда он решил, что немедленно возьмет отпуск и что отныне станет брать его только зимой. Это будет его вариантом, его привычкой, его характерной чертой. В этом будет виден его стиль.
Сотрудники были удивлены.
— Теперь?! В феврале?!
— Как всегда, — бодро отвечал Белоусов.
— Как же «как всегда»? В прошлом году ты пошел в июле.
— Случайно, — утверждал Белоусов. — Мое время, старики, зима. Как всегда: в мороз, в снега! И — на колесах. — Про колеса ему только что пришло в голову: сесть на поезд и — из города в город, пока не кончится отпуск. Где-то можно и остановиться, зимой с гостиницами не сложно. — Зимой и на колесах. Изюм! — (Все говорили «блеск», «шарм», «шик», а он, чтобы не быть эпигоном, говорил «изюм».)