Колесница Солнца. Восемь тетрадей индийской классической лирики в переводах С Северцева - страница 6
* * *
Хоть и горько без ласк, и муж на чужбине,
и соседки распутны, и дом на распутье,
И собой хороша, — это все же не значит,
что развратною стала жена молодая.
* * *
Милый муж возвратился, в селенье праздник,
отчего ж наряжаться она не хочет?
Опечалить боится соседку-подружку —
до сих пор ее бедный муж на чужбине.
* * *
Наслаждаясь с новой своей подругой,
лишь тогда о прежней вспомнит счастливец,
Если схожие качества их увидит,
а несхожих качеств их не заметит.
* * *
Красотой не кичись, молодая гордячка,
наша молодость — будто весенняя речка:
Навсегда беззаботные дни исчезнут,
никогда не вернутся пылкие ночи.
* * *
«Бессердечный! — так судят тебя соседи. —
Года нет, как женат, а завтра в дорогу!..»
Ночь-владычица, смилуйся! Длись так долго,
чтобы он всю жизнь ожидал рассвета!
* * *
В первый раз собирается муж в дорогу,
а жена молодая от дома к дому
Ходит вся в слезах: «Научите, соседки,
где берете вы силы в час расставанья?»
* * *
О скиталец, взгляни: даже тень твоя
в этот жаркий поддень, прячась от зноя,
У тебя под ногами пристанища ищет —
что ж ты сам под кровлей не отдохнешь?
* * *
Погляди, сынок мой: придя на праздник,
на других парней она и не смотрит,
А тебя только ищет — глазами рыщет,
не боясь насмешек, презрев приличья.
* * *
Под конец уже тусклым становится праздник,
как тускнеет луна в небесах рассветных,
Как без милых подарков тускнеет счастье,
как тускнеет насытившаяся любовь.
* * *
Не гляди так тревожно, о ждущая мужа,
обещавшего перед дождями вернуться,
Виндхьи черный склон — это лес горелый,
а не тучи, не новых дождей приближенье.[4]
* * *
Обнажится бедро ли мое, плечо ли,
сразу жадно косится он — глаз не сводит,
И, как будто смутясь, поправляю одежду,
но не слишком спешу — пусть глядит подольше!
* * *
Глянь на стайку спускающихся с поднебесья
попугайчиков пестрых — как будто видишь
Ожерелье из яхонтов да изумрудов,
оброненное с шеи Богиней Неба.
* * *
Странник греется у костра в лесу,
у пылающей жарко соломы — в деревне,
А вот в городе стынет он — трудно жить
по холодным, враждебным, чужим законам.[5]
* * *
Не забыть, как жарко ты запылала,
отворачиваясь от моих поцелуев,
Как взвивались пряди — подобно рою
черных пчел над лотосом ароматным.
* * *
Что спешишь ты колючкой почистить гребень,
полный желтой куркумы после купанья?
Не таись! Ты кому из наших красавцев
подарить благосклонность свою решила?
* * *
Исчезает любовь не только в разлуке —
исчезает от слишком частых свиданий,
Исчезает от сплетен людей бесчестных,
а порой сама собой исчезает.
* * *
Увидал он, что слишком сжал мою руку,
начал дуть на нее — осторожно, тревожно,
И тогда любимого с тихим смехом
я другой рукой обняла за шею.
* * *
Молви, милый: какие грешки да проступки —
те, что ты совершил, совершишь, совершаешь, —
Могут быть прощены, а какие не могут?
Что на это, бессовестный мой, ответишь?
* * *
Как умен тот супруг, что жене вспылившей
власть не выказал, нежным рабом притворился,
Ей польстил — он прощен и обласкан будет,
но как жалок упрямый гордец-супруг!
* * *
Было наше жилище богатым, светлым,
а уехал любимый — и стало печальней,
Чем пустырь за воротами нашей деревни,
где святая смоковница вырвана с корнем.
* * *
Между бурных ласк наступает затишье,
но едва отодвинется муж хоть немного,
Сразу чудится мне, будто он — на чужбине,
будто я — покинута им навеки.
ИЗ «ВТОРОГО СТОСТРОФИЯ»
Сколько раз мы советовали подружке,
чья душа горит от стрел Камадэвы,
Чтоб сердитой, обидчивой с милым была,
но, увы, хоть бы раз притвориться сумела!
* * *
В этих кущах чудесных, у волн Годавари,
вся ты в пышных белых цветах, мадхука,
До земли ты под грузом цветов склонилась,
но поверь: их все понемногу сбросишь!
* * *
Горько плачет покинутая любимым,
обрывая остатки цветов с мадхуки,
Будто косточки друга находит в пепле,
где его костер догорал погребальный.
* * *
Не забыть забавы нашей счастливой:
у ступней он моих возлежал, влюбленный,
И со смехом пальцами ног хватала
я за кудри его — да к себе тянула.
* * *
Вон продрогший на зимнем ветру жестоком