Конец Дракона - страница 46
Шевчук подергал свои жиденькие усы и обозвал меня дурнем: Гусев человек проверенный. Ему даже разрешено носить огнестрельное оружие, потому что на его жизнь уже раз покушались подпольщики.
Но все-таки Шевчук доложил о моих словах пану начальнику. Пан начальник тоже сказал, что я дурень.
- В комсомоле состоял? - неожиданно спросил он меня.
- Заявление подавал, - признался я. - Заставили.
- Кто заставил?
- Директор детдома. Грозил, что выгонит на улицу, если не подам…
- Ладно, - сказал начальник, тяжело дыша. - Об этом разговор впереди. Завтра мы проверим, какой ты есть сыщик. Проверим, - зловеще повторил он, и зрачки его юркнули в переносицу.
Назавтра я пришел в полицейское управление ровно в девять. Шевчук сразу же потащил меня к пану начальнику, а пан начальник, как увидел меня, даже привстал со своего кресла и долго тряс мою руку. Оказывается, он на всякий случай сообщил в гестапо о моих подозрениях. Гестаповцы сделали у Гусева обыск и нашли в будке за старым креслом партизанскую листовку. Листовка кончалась словами: «Смерть немецким оккупантам!».
- Гусев этот оборотнем оказался! Прикидывался, значит, своим, а сам оговаривал, под петлю подводил наших же людей. Во гадюка! - негодовал начальник.
- Признался? - спросил я.
- Невинным прикидывается. Дескать, ничего не знаю, я не я и лошадь не моя! Только ведь в гестапо и не таким языки развязывали! А тебе, Андрей, благодарность от меня лично. Если есть просьба какая - говори.
Тогда я сказал, что у меня есть просьба: хочу работать киномехаником в офицерском клубе. Вместо Гусева.
Пан начальник заверил, что завтра же уговорит штурмбаннфюрера взять меня в клуб.
- По вечерам будешь картины показывать, а днем с тебя приказ не снимается. Бородач должен быть найден!
Я сказал, что обшарю весь город, а Бородача найду, обязательно найду…
Пан начальник улыбнулся, довольный. И хотя мне было страшно, я пересилил себя и взглянул в его белки с кровавыми прожилками…
Я работал в офицерском клубе уже десять дней, и мною были довольны. У меня не рвалась пленка и кадры всегда были в рамке.
Накануне первого мая меня вызвали к начальнику полиции. Я вошел к нему и увидел сидящего на диване гестаповского офицера. Это был тот самый офицер, которого я приветствовал в парке. Я и сейчас, увидя его, вскинул правую руку вперед и громко сказал:
- Хайль Гитлер!
- Хайль! - воскликнул поспешно пан начальник. А немецкий офицер ничего не сказал, только пристально посмотрел на меня. Я стоял и ждал. А офицер не спу-скал с меня глаз, и я понял: он старается вспомнить, где меня видел. Должно быть, он не мог вспомнить, и оттого глаза его становились все злее и злее. Наконец он заговорил:
- Первого мая ты покажешь одну новую картину. В клубе будет один большой вечер. Туда придут важные офицеры. На этом сеансе все должно быть отлично! Ты меня понял?
Офицер говорил по-русски, и я все понял, конечно.
- В твоей будке не должно быть никого постороннего. Иначе ты будешь расстрелян как заговорщик. Ты меня понял?
- Так точно, господин штурмбаннфюрер, я вас понял.
- Тогда ступай и помни мои строгие указания.
И я ушел…
- Значит, Колпаков сегодня не ночевал в общежитии?
- Не ночевал, пан начальник.
- Где же он был?
- Того не можу знать, пан начальник. Я за ним, как вы приказали, следил до вечера, пока он не вернулся в общежитие.
- Значит, не знаешь?! - Начальник был в гневе.- В случае чего башкой ответишь! Опять бандюги ночью листовки расклеили! Таку саму, как нашли у Гусева. ..
- Это как же понимать, пан начальник! Гусева нет, а листовки клеют…
- Черт его знает! Голова кругом идет! Может, зря нашего Гусева того.. . поспешили, так сказать…
- В гестапо завсегда торопятся…
- Это ты брось! Таких разговоров чтоб я не слышал! С большевиками чикаться нечего! А только я думаю другое… Мне другое подозрительно…
Шевчук молча выжидал, что скажет пан начальниц.
- С чего Гусеву было связываться с подпольщиками? На что рассчитывал? Им же про него все известно. Они его убить пытались. А?
- Ума не приложу, пан начальник. С чего бы ему?
- Вот и мучит меня догадка…
- Какая, пан начальник?