Конечная станция — Эдем - страница 16

— Знакомо.

Снаружи по-прежнему шёл дождь. Я прислонился к стене и прижал трубку плечом, жалея о том, что не курю. На линии щёлкало, и я слышал дыхание Карла, он ждал моего ответа.

— Под тебя копают?

— Да, — признал он нехотя. — Мой политический капиталец будет подмочен, если советник Нойц узнает о твоих подозрениях насчёт «Ультрас». Как ни крути, это прокол. Мы и так сидим на пороховой бочке, магистрату понадобится козёл отпущения. Но я ничего не прошу, Эрих.

— Я свяжусь с Йеном позже.

Шорох.

— Ты хороший друг.

— Ага. Славный парень.

— Брось! — яростно возразил он. В мембране заскрипело, и я представил, как он шагает по своему кабинету между столом и шкафом с серебряными кубками. Среди претенциозно дорогой мебели и картин, на которых ничего нельзя разобрать. — Всё это быльём поросло. Одна ласточка погоды не делает, а ты слишком пессимистичен. «Славные парни Гузена» отошли в прошлое.

— Правда. Сейчас в моде «мальчики Дитриха».

— Кто?

— Не знаю, — сказал я. — Но постараюсь выяснить.

***

На этот раз ворота оказались открыты.

Хуперт осторожно вьехал в карман, но не остановился, а немного сдал и задним ходом съехал с пригорка к гаражной стене. Всю дорогу он нещадно смолил, и, выйдя наружу, я ощутил головокружение, как городской житель, впервые оказавшийся в сосновом лесу.

— Дерьмо, а не табак!

— Опять, — сказал Гуго.

Я проследил за направлением его взгляда.

Боковые двери «Эдема» открылись, пропустив процессию. Двое дюжих молодцов в белых комбинезонах вынесли продолговатый ящик и спустились по ступеням, поддерживая свой груз так, чтобы он не перевернулся. Кто-то стоял в проёме и отдавал приказы. Повинуясь жесту, носильщики поставили гроб на землю и встали, опустив плечи. Они походили на борцов после разминки.

— Кто-то умер?

— Просто старик.

«Старичок», вспомнил я. Стоило мне уйти, и «Эдем» лишился ещё одной человеческой жизни. Это была странная мысль и в корне неправильная, но глядя на гроб, начинаешь думать, что совпадения неслучайны. Всё сцеплено. Алое солнце скользило по блестящим панелям, покрывающим главный корпус, и в одном из окон я увидел Афрани. Она держалась за раму, будто готовясь вышагнуть прямо на двор.

Ульрих Трассе был казнён в ночь на первое ноября.

В девять к нему зашёл адвокат и сообщил, что ходатайство отклонено. В этот момент заключённый сидел на стуле. Он даже не повернулся, но ушные раковины словно заострились, и в жиле под моментально посеревшей кожей забился пульс. Я сам видел, как менялись люди, узнав приговор — страх втягивает глаза. «А... способ?» — Адвокат соболезнующе покачал головой. Он был чувствительным человеком и желал исчезнуть. По выражению генерал-аншефа Роберта Вегенера, «страна сделала шаг к гуманности», но со связанными ногами через овраг не шагнёшь.

В ноябре рано темнеет.

Яркий свет прожектора выбелил черноту, но краски казались резкими: впадины на месте глаз, синие губы утопленников. От бритых лбов отскакивал блик. Сотни подростков, почти детей скандировали:

— Ультерих! Хайль, Уль-те-рих!

Почему так? У подростков птичий язык. Взять хотя бы Трассе. Он успел написать только введение к своей книге «Время победы», но уверен — последние строчки просто закольцевали бы мысль; некоторые идеи даются нам в ладонь как яблоко. Целиком. О чём он думал в ту ночь? Казнь проходила в спортивном зале. Союзники любят спортивные залы. Когда двое конвойных ввели Трассе, от пола ещё пахло резиной футбольных бутсов, в углу, на брусьях, висели гимнастические скакалки, к ножке скамьи прислонился шахматный мяч, великолепный упругий мяч, словно сотканный из заплат, и один из конвойных пошутил: «Сейчас сыграем».

Виселица стояла в центре, на высоком помосте. Трассе шёл как автомат, но когда нога встала на первую из ступеней, он вдруг затрясся и отступил. «Давай, сынок», — сказал палач.

Никаких табуреток. Механический люк обеспечивал долгое удушение. Двоим из соратников Трассе удалось пронести в камеру яд, и они скончались за два часа до казни. Им повезло. Я же всё думаю, почему они отказали ему в расстреле? Я не могу понять. Я — Эрих Коллер, человек нашего времени, убийца, как все мы, не могу понять этого — среди всех элементарных вещей есть одна, недоступная моей рациональности, аналитической мощи представителя высшей и чистой расы.