Коврижка - страница 23

Возможно, я открою тайну, но в районе воображаемого треугольника, в вершинах которого находился я в Корее, Дюран в Канаде и «Дюран Дюран» в Англии, произошло очень много исчезновений. Согласно «U. S. Coast Guard» 1991 года издания, в этом районе исчезло, словно туман, не 53 корабля, и не 26 самолетов, а много чего такого, что невозможно посчитать. Внизу 258 страницы той книги приведены первые десять пунктов из списка пропаж, которые выглядят следующим образом: 1) планктон; 2) криль; 3) сардины; 4) высокое атмосферное давление; 5) тайфун; 6) Наоми Кэмпбелл; 7) корабль; 8) молоко; 9) самолет; 10) мистер Ким Сон Ги.

Наоми Кэмпбелл?! А это не слишком? Содержание «U. S. Coast Guard» вызвало во мне бурю недовольства. Сказав, что нужно уточнить этот факт непосредственно у редактора книги Говарда Розенберга, Дюран покинул чат. Через два дня я получил записку от друга. «Это не та Наоми Кэмпбелл», — коротко гласила записка.

Вскоре наш воображаемый треугольник приказал долго жить. Дело в том, что после длительного распада «Дюран Дюран» в один прекрасный день объявили о воссоздании группы. В мгновенье ока треугольник исчез, а «Дюран Дюран» в списке популярных интернет-запросов среди иностранных музыкантов поднялись на 76-е место. Никуда не пропадавшая — та — Наоми Кэмпбелл заняла девятое место среди женщин-моделей. «Давай отпразднуем это». — «Конечно, давай!» Дюран и я, он — в Канаде, а я — в Корее, зарядили альбом «Арена». Местонахождение пропавшей Наоми Кэмпбелл неизвестно и по сей день. На Земле очень много чего пропадает таким образом. Оказывается. По грубой оценке…

Возраст Земли — 4,5 миллиарда лет. Возраст человечества — 3 миллиона лет, а мне — 18. Вы можете не соглашаться со мной, но разница поколений не может не сказываться. Капитализму исполнилось всего каких-то — по сравнению с возрастом человечества — 400 лет. Капитализм был мне гораздо ближе. Нам понятны слова и желания друг друга, у нас одинаковые приоритеты: еда, питье и одежда. И именно по этой причине я имею право утверждать, что я живу вместе не с Землей и не с человечеством, а с капитализмом. И стареем мы вместе с ним. Вы, я думаю, поймете, о чем это я.

«Ну как? Ты чувствуешь космос?» В пятнадцать лет я в первый раз занялся сексом. Я подцепил ее в ночном клубе, студентка с астрономического факультета, она была на четыре года старше меня. Она была активнее меня, и — конечно, об этом не стоит распространяться — у меня осталось только одно стоящее воспоминание. «Ну как? Ты чувствуешь космос?» — спросила она меня в кромешной тьме. Ну как? Ты чувствуешь космос?

Окончив старшую школу, Дюран записался в общество научного креационизма. «Проще говоря, это — собрание ученых, которые верят, что Земля плоская», — охарактеризовал свое общество Дюран. «Земля плоская? Не может быть…» — сказал я и осекся, ведь своими глазами я не видел, какая Земля на самом деле. «Откуда такая мысль?» — бормотал я, глядя на Шан и Чжи, которые затеяли схватку за территорию. А Гун страдал от паразитов.

Кружок Дюрана провел довольно много испытаний. Из регулярной переписки по электронной почте я знал об этих опытах все до мельчайших подробностей. Вкратце итогом больших и маленьких опытов было следующее: при спуске к центру Земли вместо магмы и ядра был обнаружен радиоприемник образца 50-х годов XX века в желудочном соке, в момент обнаружения из радиоприемника раздавались «Карпентеры»; при подъеме по притоку Амазонки были обнаружены сыновья щеки и попы, этого воплощения персика, которые в слезах искали маму.

Купив набор джинсов «Джек Филд» трех цветов (можно было выбрать любые три цвета из четырех предложенных), мой старший товарищ с факультета социологии взял бежевые и, надевая их, сказал: «Так или иначе, разве капитализм — это не 39 800?» Меня же в последнее время не отпускала мысль, что капитализм — это 40 200. В съемной комнатушке моего приятеля всего в 50 метрах от универа я пережидал дождь. «Дешево и хорошо», — вырвалось у меня само собой.

Однажды я пришел к нашему преподавателю по философии. Его комната располагалась в самом древнем здании, застал я философа за чаепитием. «В эту комнату студент пришел впервые с 1981 года». — «Вы уверены?» — «Абсолютно». Последовало странное молчание. Засмотревшись на бегущий по потолку и стенам непрерывный орнамент, я открыл рот: «Извините, мне пора». — «Ты уверен? Зачем тогда пришел ко мне?» — «Ну, это. Я не знаю, о чем спросить». — «Приехали, — как загнанный в угол орнамент, сказал философ с сожалением на лице. — Я тогда тоже не знаю, что тебе сказать».