Кри-Кри - страница 37

стр.

— Ты, щенок, я вижу, торопишься стать к стенке… Эй, Таро, особо приглядывай за ним, пока я не вернусь!

И за Анрио захлопнулась дверь.

— Гастон!

Этот крик вырвался из самого сердца Кри-Кри. И радость встречи, и страх, и волнение за судьбу друга — все было в этом возгласе.

— Кри-Кри, как ты сюда попал? — И Гастон очутился в объятиях друга. — Разве в нашем районе версальцы уже рыщут по домам?

Пользуясь отсутствием Анрио, друзья устроились в углу и принялись обсуждать свои дела.

— Рассказывай, рассказывай скорей, — торопил Гастон. — За мной могут притти каждую минуту!

Сбиваясь и волнуясь, Кри-Кри рассказал о своих приключениях. Он поминутно перебивал сам себя возгласом: «Подумать только, какой я дурак!»

— Мне стыдно вспоминать, как я попал впросак, — закончил он свой рассказ. — Мышь поймала меня в мышеловку, которую я для нее поставил.

— А из этой мышеловки редко кто уходит живым, — сказал Гастон.

— Я не боюсь умереть! — воскликнул Кри-Кри. — Но как предупредить Жозефа об измене Люсьена?

Гастон слушал, нахмурив брови.

— Да, это очень серьезное дело, — сказал он. — Тебе надо отсюда бежать во что бы то ни стало. Надо предупредить дядю Жозефа. Надо спасти то, что еще возможно.

— Разве я могу бежать отсюда, оставив тебя в опасности!

— Ерунда! — сказал Гастон. Он говорил сейчас, как старший, как взрослый, и Кри-Кри невольно почувствовал его превосходство. — Моя судьба решена. Меня схватили с оружием в руках. Помочь мне никто не может. — Голос его звучал бодро. — Но наше дело, дело Коммуны, может пойти по-иному, если этот предатель Люсьен будет разоблачен.

— Но как бежать отсюда? — Кри-Кри безнадежно огляделся вокруг: стены прочны и надежны; единственное окно недосягаемо высоко; охрана строгая и неусыпная.

— Надо что-нибудь придумать, — несколько раз повторил Гастон. Лицо его выражало сильное напряжение. На лбу обозначилась морщина. — Надо что-нибудь изобрести.

И, неожиданно наклонившись к Кри-Кри, он добавил:

— Ты не забыл, о чем я тебя просил тогда, на площади?

Кри-Кри почему-то сконфузился:

— Конечно, я помню. Ты это о стихах для Мари?

Гастон кивнул головой:

— Да!

— Конечно, конечно, — заторопился Кри-Кри. — Если я только увижу когда-нибудь Мари…

— Ну, вот и хорошо.

— А если не мне, а тебе посчастливится увидеть Мари… — сказал вдруг Кри-Кри.

— Тогда я прочту ей стихи и скажу, что это ты написал их для нее.

— Идет! Только замени тогда слово «светлый» словом «нежный».

— Хорошо. Непременно.

Послышался звук поворачиваемого ключа, и сразу наступила тишина.

Появившийся Анрио потребовал Гастона к себе.

— Ну-ка, малый, пойдем поговорим. Ты кажешься мне очень дерзким. Признавайся, ты стрелял в нас?

Гастон сделал два шага вперед. Остановился перед Анрио и ответил спокойно:

— Стрелял!

— Сколько раз?

Гастон гордо откинулся назад.

— Я считал до сорока, а потом бросил.

— Ах ты, каналья! — процедил сквозь зубы Анрио. — Ну, теперь на тебя не понадобится больше одного заряда. Идем! Эй, Таро!

Кри-Кри бросился на шею Гастону.

— За себя и за Мари… — бормотал он сквозь слезы, горячо обнимая друга.

— Париж бессмертен, пока в нем будут рождаться такие дети! — раздался чей-то восхищенный голос.

Это подлило масла в огонь.

— Чего ты смотришь, Таро? Разними этих бездельников!

Грубым жестом Таро вырвал Гастона из объятий друга.

— Прощай, Кри-Кри! Да здравствует Коммуна!

Это были последние слова Гастона, которые донеслись до Кри-Кри. Железная дверь с шумом захлопнулась за Гастоном и Анрио.

Вне себя от горя, Кри-Кри подбежал к окну. Он не переставал кричать: «Прощай, Гастон!», хотя тот не мог уже услышать.

Вдалеке раздался ружейный выстрел. Его значение не сразу дошло до сознания Кри-Кри.

Жозефина Ришу, все время с глубоким состраданием следившая за мальчиками, тихо прошептала:

— Бедное дитя! Ему, наверное, не было еще пятнадцати лет.

Кри-Кри вздрогнул и подбежал к Ришу:

— Почему вы сказали «было»?

Ришу обняла за плечи Кри-Кри и спросила:

— Разве ты не слышал?

Кри-Кри вырвался из объятий женщины и, закрыв голову руками, забился в угол. Ему надо было собраться с мыслями. Весь внешний мир перестал для него существовать.